Читаем главы из книги «Путеводитель по рашизму-путинизму» Олега Кудрина в публикации Укринформа.
В предыдущих материалах мы говорили об инструментальном имперском использовании живописи баталиста-пацифиста Василия Верещагина – сухопутные войны. И художника Главного морского штаба Российской империи Ивана Айвазовского – морские бои.
А сегодня разберем творчество великого сказочника от живописи Виктора Васнецова (1848-1926), чья биография при советской власти была сильно подправлена и причесана.
«СЛАВА РУССКОМУ НАРОДУ» В ОДЕССКОЙ ОПЕРЕ 1946 ГОДА
Начнем с вот такой фотографии из одесской газеты «Чорноморська комуна» от 31 марта 1946 года. Постановка «Ивана Сусанина» в Одесском театре оперы и балета. На заднике надпись «Славься, славься, ты русский народ!». Но окаймляет она сюжет вроде как из других времен и легенд – васнецовские «Богатыри» (в народе картину чаще называют «Три богатыря»). Вызывает удивление и то, что в подписи под фото указано «Пролог», поскольку в опере торжественный хор «Славься» звучит в эпилоге. То ли редактура ошиблась, то ли при постановке в Одессе, городе Украинской ССР, славу русскому народу, на всякий случай было решено воспеть еще и в специально приделанном прологе.
Можно долго говорить о контекстах этой фотографии. О том, каким недолгим при румынской оккупации было большевистское подполье и каким устойчивым – русское (белогвардейского типа, без единого руководства) и украинское (руководимое Проводом ОУН «Трансністрія»). О том, какую роль играл для «Romania Mare / Великой Румынии» Одесский театр оперы и балета. О том, что значила для послевоенного СССР советизированная опера Михаила Глинки «Жизнь за царя / Иван Сусанин», с переделанной ключевой строчкой в финале: вместо «Славься, славься, Святая Русь!» – «Славься, славься, ты русский народ!» (Помните, мы говорили о победном тосте Сталина в июне 1945 года – «За великий руководящий русский народ!»).
И эти все рассуждения были бы полезны для общего понимания, но они отвлекают от сути: картина Виктора Васнецова «Богатыри» на пике советского сталинского торжества и могущества была самым главным, самоочевидным символом воинской силы Империи и ее титульного народа.
Сам Васнецов в письме другу художнику так описывал суть своей картины: «Картина моя: Богатыри Добрыня, Илья и Алешка Попович на богатырском выезде – примечают в поле, нет ли где ворога, не обижают ли где кого? Фигуры почти в натуру – удачнее других кажется мне Илья».
Любопытное авторское определение. «Богатыри на выезде» вообще можно переосмыслить, как обобщенное описание имперской политики – продвижение русской армии и российских границ.
«БОГАТЫРИ» КАК ОСНОВА КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОГО МИЛИТАРИЗМА
Для продолжения темы вспомним к месту очерк «Армия и культура» (1989) Карема Раша (о котором мы тоже уже говорили. В этом вдохновенном гимне милитаризму времен позднего СССР и ранней РФ «богатырская» символика является сквозной, опорной. Для начала Раш пишет: «Границы – это понятие естественно-историческое и для нашей страны полное особого смысла, начиная с богатырских застав былинных богатырей». Потом автор через древних «былинных богатырей», привязывает к русским – украинцев и белорусов, объединяя их в один народ с общим героем: «Ни один народ не отдал столько защите рубежей, как русский, украинский и белорусский. Даже общий любимый былинный герой Илья Муромец был одним из богатырей русской заставы, он – порождение границы».
Раш также распространяет богатырскую символику на другие сущности, имевшиеся в истории: «Каждый храм в войну становился богатырем, каждый монастырь – воином». Ну и притягивает ее же, эту символику к современности. Богатырями у него оказываются, к примеру, офицеры, которые при всем богатырстве не смогут справиться с воспитанием новых поколений солдат, «если семья, общество, школа, книги, телевидение, радио не будут ежедневно создавать атмосферу созидательной любви к тому, что Пушкин называл “воинственным повиновением”». Или пример из другого ряда: «Ту же столбовую традицию богатырской заставы несут наши моряки в Мировом океане и воины сухопутных войск». Обратите внимание, какое интересное преобразование: недавно Раш говорил о богатырях как охранниках границы. А тут они у него – отнюдь не пограничники, а все сухопутные войска. Можно сказать – васнецовские «богатыри на выезде», иногда очень далеком.
ВАСНЕЦОВ: ПОИСК СВОЕЙ ТЕМЫ И СТРАННАЯ ВРАЖДА С ЗАПАДОМ
Первые картины Васнецова были социально заостренными, в духе передвижников: «Нищие певцы» (1873), «С квартиры на квартиру» (1876), «Книжная лавочка» (1876), «Военная телеграмма» (1878), «Преферанс» (1879). Живя в Париже, Васнецов с интересом смотрел на работы импрессионистов и сам попробовал работать в этом духе – диптих «Акробаты (На празднике в окрестностях Парижа)» и «Балаганы (На празднике в окрестностях Парижа)» (обе – 1877). Но они особого интереса не вызвали.
Однако обогащенный влиянием, эманациями французского модерна, Васнецов нашел тему своей жизни в воспевании русской архаики – сказок, легенд, мифов, былин, а также и сюжетов действительной истории. Причем рассматриваемые подряд они воспринимаются у него, как нечто единое. В этом смысле сказочно былинный «Витязь на распутье» (1882) не кажется чем-то отличным от погибших воинов летописного «полка Игорева» в «После побоища Игоря Святославича с половцами» (1880).
Новизна, неожиданность и востребованность Васнецова определялась тем, как удачно в нем совпали приемы модернисткой живописи и глубокая архаика в тематике, в доминирующей идее. В развитие этой мысли полезно почитать статью Сергея Дягилева «К выставке Васнецова» 1899 года. Поразительный материал! Один из создателей объединения «Мир искусства» и будущий редактор одноименного журнала, будущий организатор знаменитых парижских «Русских сезонов» рассматривает живопись, как… место боя между Россией и Западом. Как будто русская живопись не является частью европейской и не из нее выросла (оставаясь ее же частью). А с нею воюет, вырываясь из-под некоей чуть ли не рабской зависимости:
«Первая и наибольшая заслуга Сурикова, Репина и, главное, Васнецова в том, что они не убоялись быть сами собой. Их отношение к Западу было вызывающее, и они первые заметили весь вред огульного восторга перед ним. Как смелые русские натуры, они вызвали Запад на бой и, благодаря силе своего духа, сломали прежнее оцепенение. Но они дерзнули и смогли это сделать только с помощью одного и неизбежного условия – близкого и осязательного знакомства с тем же враждебным Западом. Когда Васнецов гулял по Ватикану или в Париже всматривался с интересом в творения Берн-Джонса (1833-1898, английский художник, — ред.), он не хотел покоряться, и, наоборот, именно тут в момент преклонения перед чарами чужеземного творчества он понял всю свою силу и ощутил с любовью прелесть своей девственной национальности».
И дальше Дягилев поясняет, что три названных художника (из которых «главное – Васнецов») являются первоосновой «возрождения нашего искусства в национально-русском духе».
МИФОЛОГИЗАЦИЯ ЛИЧНОСТИ И ВЗГЛЯДОВ ВАСНЕЦОВА В СССР
Приведенные строки великого антрепренёра очень показательны. Когда-то Московия, взрывообразно расширившись, заболела имперским мессианством – что в православии, что в политике. Не так ли и здесь? Русское искусство, долго учившееся на западных образцах, получив его школу и напитавшись его идеями, начало показывать собственное своеобразие. И тем радовать мир. Ну и замечательно, ведь так? Но нет. Риторика другая – «они вызвали Запад на бой», «враждебный Запад», «он не хотел покоряться перед чарами чужеземного творчества». И с сугубо почвенническими элементами – «прелесть своей девственной национальности», «возрождение в национально-русском духе». (В ином концептуальном оформлении и в других выражениях, но разве не подобную заносчивость мы видели и на примере высокодуховной, всеобъединяющей русской литературы – по Достоевскому).
Многое тут можно списать на стремление к художественной манифестации, к эпатажной резкости слов, привлекающей внимание публики. Но все же агрессивность и заносчивость, проявленные в таком восторженном тоне не могут не настораживать.
Тем более что сказанное точно соотносится с политическими взглядами самого Васнецова. Автор картин по сюжетам былин, легенд и сказок при советской власти был из самых мифологизированных авторов. Это хорошо иллюстрируется книгами «Виктор Васнецов» популярной советской серии ЖЗЛ. Книжка 1959 года совсем кондовая – там художник представлен практически революционером. Вышедшая 30 лет спустя, в 1989-м, книга другого автора – по-перестроечному более смелая. Тут Васнецов уже не революционер, но и не реакционер, каковым был в действительности, а просто любитель старины, насквозь пропитанный русским духом. Но о подлинных представлениях художника и здесь сказать остереглись. Что ж, давайте прикоснемся к ним.
МОНАРХИЗМ, ЧЕРНОСОТЕНСТВО И ГОСПОДСТВО РУССКОГО НАРОДА
Вот в письме, написанном в 1901 году, Васнецов сначала сладко вспоминает прежние времена: «В старые-то годы писывали – писали Аксаковы и прочие. А гениальный Достоевский против всех шел!». А что теперь? Вот что:
«Такая тьма тьмущая развелась всякой иноземной и иноземствующей шушеры, что иной раз руки опускаются. И не страшна была бы подлинная иноземщина, если бы наши иноземствующие головотяпы всеми силами, до безумства, не поддерживали ее! Да, бедняги сами не замечают, что лезут в рабскую петлю Горькие плоды нашего европейского просвещения! <…> С этим помрачением русских умов надо бороться без устали и всеми силами! И исполать (хвала, — ред.) всякому, кто хоть пальцем пошевелит в эту сторону!».
Ну да, проповедь «своего пути», изложенная вполне мракобесно. Но, кажется, что она замкнута, как и в статье Дягилева, в кругу творческих поисков. Или нет?.. Русская революция 1905-1907 годов произвела страшное впечатление на Васнецова и дала повод более четко артикулировать собственные политические убеждения. Вот письмо художника, написанное весной 1907 года, когда в стране уже полтора года действует царский манифест 17 октября, дарующий некоторые свободы:
«Я, как был, так и доселе остаюсь убежденным монархистом на исконных русских началах, т. е. стою за православную веру, за самодержавного неограниченного царя и за великий русский народ и его господство в Русском государстве и к сему подлинному моему “credo” не нахожу нужным прибавлять никакого “constitutio”».
Итак, создатель мощных «Богатырей» – монархист, противник конституционного ограничения самодержавия и, что не менее важно, сторонник господства великого русского народа в Русском государстве. Не удивительно, что с такими взглядами в годы первой русской революции Васнецов примкнул к черносотенному «Союзу русского народа». А после его раскола сотрудничал и с отделившимся «Русским народным союзом им. Михаила Архангела». Художник участвовал в финансировании и оформлении «Книги русской скорби» (1908-1914), издаваемой по решению «Союза Михаила Архангела». В этом многотомнике печатались биографии людей, пострадавших от революционных волнений (в том числе и от сопутствующих действий криминалитета). Министерство внутренних дел закупало это издание десятками тысяч экземпляров для бесплатной раздачи нижним чинам – в качестве мотивационного материала. Васнецов нарисовал обложки для двух из 14 томов «Книги».
Когда началась Мировая война, Васнецов тут же написал ура-патриотическую картину «Богатырский скок» (1914). На ней изобразил самого удавшегося из «Трех богатырей» Илью Муромца. Созданная вскоре картина «Архангел Михаил повергает дьявола» (1914-1915) с учетом дружеских отношений с «Союзом Михаила Архангела» тоже может считаться милитаристской агиткой.
Но такая агитация не помогла, победила другая пропаганда. И война закончилась революцией.
ОКОЛОРЕВОЛЮЦИОННЫЕ ВРЕМЕНА – СБЛИЖЕНИЕ С АГИТКОЙ
Однако имея столь консервативные взгляды, Васнецов с началом революции из России не уехал. И кажется, что во многих работах того времени он был не менее актуален и иллюстративен, чем в «Богатырском скоке». Вот скажем «Баба-Яга» (1917), написанная на основе сказки «Ивашко и ведьма». Ее антиреволюционная направленность кажется очевидной. Отвратительная ведьма наряжена в красную юбку, которая вместе с древком метлы выглядит как кумачовый флаг, но полотнищем вниз. Вдалеке между стволов леса – пожарище. Сам Васнецов никак не комментировал эту работу. Более того, он опасался ее выставлять при большевистской власти. «Баба Яга» впервые увидела свет на выставке после смерти Васнецова.
Но тут же просится и еще одна версия в дополнение. Беззащитный мальчик в полотняной рубашке похож не только на героя сказки, но и на «христианского младенца», героя кровавых наветов на евреев. Документальных свидетельств отношения художника к этой теме, кажется, не осталось. Но можно вспомнить, что Васнецов был дружен с психологом, психиатром Иваном Сикорским, который увлекался работами в духе расовой теории, социального дарвинизма. И даже, как считается, при росписи Владимирского собора в Киеве писал с ученого – Иоанна Богослова. В свою очередь Сикорский был экспертом со стороны обвинения в резонансном «деле Бейлиса» об убиении в ритуальных целях Андрюши Ющинского.
Политический подтекст можно найти и в некоторых других сказочных полотнах околореволюционного времени. Скажем, Царевна Несмеяна из одноименной картины (1916), окруженная гогочущими скоморохами да алчными женихами-иноземцами, и Василиса Премудрая в «Кащее Бессмертном» (1917-1919), обхаживаемая мерзким колдуном, рифмуются с жертвенными русскими красавицами с обложек «Книги русской скорби». У Васнецова они – символ России, российской власти (что, как мы помним, для художника нерасторжимо связано, едино) оказавшейся в недостойном окружении и в сложной ситуации.
Но дальше – хуже. «Бой Добрыни Никитича с семиглавым Змеем Горынычем» (1918) выглядит антитезой простенько и очевидно победительным «Богатырскому скоку», «Архангелу Михаилу». Тут бой тяжелый. Картина вообще похожа на одну из пропагандистских открыток Бориса Зворыкина «Смертный бой с змием трехглавым» (у русского богатыря – двуглавый орел на щите, на одной из башен вдалеке российский триколор), только поставленную набок. Отчего и смысл меняется – Змей сверху картины как бы пророчествует поражение белого движения в Гражданской войне.
В перечисленных работах Васнецов вообще подходит близко к агитационным открыткам, которые в свою очередь близки к лубку. Но все же не сравнивается с ними, не опускается до них.
А в своих мечтах художник старается подняться над ними. Еще две картины носят хоть и печальный, но все же позитивный для автора смысл. «Ковер самолет» (1920-1923, 1925) на самом деле представляется не столько побегом от врагом, сколько вознесением на Небеса и реквиемом по всем павшим в недавних войнах. А «Спящая царевна» (1913-1917), но не «Мертвая», как в сказке Пушкина оставляет надежду на пробуждение (и соответственно «вставание с колен») обожаемой художником России.
ПРИВАТИЗАЦИЯ МОСКВОЙ ИСТОРИИ КИЕВСКОЙ РУСИ – ОДИН ПРИМЕР
Но для советской власти это все – мелкие детали, излишние усложнения. Васнецов для нее был ценен, прежде всего, как создатель вдохновляющих «Трех богатырей». А в дополнение и в рифму к ним шли – «Аленушка» (1881), «Витязь на распутье» (1882), «Иван-Царевич на Сером Волке» (1889) и т.д. (Это в нынешней России единомыслие художника с черносотенными организациями и работа с ними уже вроде как считается не грехом, а доблестью. Но… этак, не широко. А для своих, кому интересно поискать, порыться в иллюстрациях и текстах).
Для Украины также особенно важно, что картины Васнецова по умолчанию приватизируют, полностью оставляют за Москвой историю Древней / Киевской Руси. И роспись Васнецова во вскользь упоминавшемся Владимирском соборе в Киеве, то, как она подавалась и подается в Российской империи, СССР, РФ – один из примеров этого.
Первая из книг ЖЗЛ о Васнецове была издана в разгар хрущевской антирелигиозной кампании – 1959 году. Но вот как ее автор Василий Осокин описывает работу художника в храме, возводимом к 900-летию крещения Руси (собственно – Киева):
«Всем этим героям древней Руси свойственна одна черта — суровая воинская мужественность, готовность победить или «лечь костьми».
Закован в латы суровый, мужественный Андрей Боголюбский. Правая его рука опустилась на меч, князь полон решимости защищать свой город. Внизу изображения — небольшая, но поэтическая картина старинной крепости Владимира, которую не отдаст врагу доблестный князь. Стоит вглядеться в черты его лица и сразу увидишь, что это лицо простого русского крестьянина, — по типу оно несколько напоминает облик васнецовского Ильи Муромца.
В изображении Александра Невского наиболее проявилось портретное мастерство художника. Это другой тип воина. Левой рукой князь опирается на стяг, что означает символ единства Руси. Правая его рука прижата к груди, голова опущена на грудь. На лице глубокая и горестная дума о разоренных русских селениях, о крови невинно убиенных врагом. Это одухотворенный образ древнерусского витязя, в котором воедино сочетаются герой и патриот. Поэзией веет от этого образа».
Поразительно, но автор начинает восторженное описание росписи киевского храма с первого князя из Рюриковичей, который отнесся к стольному Киеву, как к городу совершенно чужому, который не жалко жечь, грабить, насиловать. Ну и следом – тоже ожидаемо – любимый князь-святой русского империализма. Только после этого и менее подобно – княгиня Ольга, Михаил Тверской, великомученик князь Борис, летописец Нестор. (А также несколько жестко атеистических предложений, чтобы не заподозрили в религиозной пропаганде).
В следующий раз мы рассмотрим взаимосвязь высокого искусства, живописи и пропагандистской открытки, агитационного плаката – на пример жизни и работ Ивана Билибина и Бориса Зворыкина.
(Продолжение следует)
Олег Кудрин, Рига