Разбираемся в явлении с «Путеводителем по рашизму-путинизму» Олега Кудрина в публикации Укринформа.
В предыдущем материале мы рассмотрели вклад российской батально-исторической живописи в милитаризацию сознания – на примере знаменитых панорам русско-немецкого художника французского происхождения Франца Рубо: «Оборона Севастополя», «Бородинская битва». И это удивительный пример того, как панорамная живопись, популярный аттракцион XIX века, в XX-XXI вв. стала в России не бизнесом, не фактом искусства, а частью победобесного культа.
Сегодня продолжим тему на примере батальных картин Василия Верещагина. И это непростой для рассмотрения феномен. Поскольку тут есть большое различие между масс-медийным, народным восприятием его искусства (1), тем, что говорят о нем исследователи (2), и тем, как оно влияет на становление имперских комплексов в зрителях (3).
ПАРАДОКСАЛЬНАЯ НАТУРА БАТАЛИСТА-ПАЦИФИСТА ВЕРЕЩАГИНА
Верещагин был очень популярен, успешен, востребован современниками, да и позже. Он умел подавать и продавать свою работу. А это в любой сфере деятельности важно, в том числе в искусстве. Уроженец Череповца Василий Верещагин (1842-1904) – вообще фигура противоречивая, парадоксальная. В 61-летней жизни мастера было столько поездок по миру, художественных серий, вдохновленных разными местами, странами, столько скандальных событий, слов и заявлений, что из них, словно из разных деталей детского конструктора, можно собрать разные фигурки художника, каждая из которых будет не вполне точной.
Верещагин добился всемирной известности, но при этом часто говорили о том, что в его художественной технике нет ничего выдающегося, а внимания и известности он добивается за счет скандального натурализма и новых «побочных» приемов, вроде текстов на рамах картин, выставок сопутствующих артефактов при демонстрации полотен, музыки. Говоря нынешним языком – спецэффектов.
Батальный живописец говорил о том, как ненавидит войну, борется с ней, как мечтает отдохнуть от нее и писать солнце. И он даже был номинирован на первую в истории Нобелевскую премию мира (1901). Но в то же время трудно спорить и с теми, кто говорит, что художник был по-своему влюблен в войну, ее адреналин. Когда началась русско-японская война, которую так яростно бичевал Лев Толстой, недавний номинант на «мирного Нобеля» Верещагин бросил всё и уехал в Порт-Артур. Там и погиб, после того как русский флагманский корабль подорвался на японской мине.
Верещагин. Скобелев под Шипкой
Верещагин, которого называли пацифистом и гуманистом, в воспоминаниях «Набег на Адрианополь в 1877 году», изданных в 1888-м, простодушно рассказывал, как во время русско-турецкой войны просил повесить двух военнопленных. Вроде бы, союзники-болгары рассказывали об их жестокости. Но, кроме того, аргументируя свою просьбу, художник пояснил, что не видел повешения и «интересуется этою процедурою». Лев Толстой, прочитав этот текст, страшно возмущался такой «любознательностью».
Творец, художник, боровшийся с войной, был сам участником многих войн и убил по его же словам немало противников на полях сражений. Но он считал, что именно такой человек – солдат, военный – может быть настоящим пацифистом, поскольку из собственного опыта знает, какой мерзостью является война.
Верещагин. Карикатура о сожжении картин
Кавалер ордена Святого Георгия 4-й степени, Верещагин был вполне лояльным русским подданным. Но при этом его художественные серии и отдельные картины яростно критиковались, как антипатриотические. И некоторые из них художник сжег! Трагедия? Да, наверное. Сохранились, правда, довольно качественные (для того времени) фотографии этих работ. Так что можно предположить и в этом некую художественную игру, интригу, хотя, может быть, и сопряженную с искренностью порыва.
И так можно еще долго бросать на разные чаши весов противоположные аргументы…
Верещагин. Апофеоз войны
«АПОФЕОЗ ВОЙНЫ» КАК УНИВЕРСАЛЬНОЕ ВЫСКАЗЫВАНИЕ ЗА МИР
Самой известной картиной Василия Верещагина является, конечно же, «Апофеоз войны» (1871). На ее раме – знаменитая надпись: «Посвящается всем великим завоевателям – прошедшим, настоящим и будущим». Палящее солнце, пустынная местность, обгоревшие деревья, развалины восточного города вдалеке. И пирамида, сложенная из оскаленных черепов с воронами, сидящими на них и кружащими вокруг.
Эта картина кажется универсальным и очень сильным антивоенным высказыванием. (Есть свидетельства, что немецкое и австрийское военное руководство из-за нее запретило своим военнослужащим посещать выставку Верещагина). Благодаря этой работе, художник годы спустя стал в массовом сознании кем-то вроде Джона Леннона с его «Give Peace a Chance / Дайте миру шанс» (1969), только из другой страны, другого жанра и предыдущего века. Но это не так.
Явление в России (да и мире) этого художника стало неожиданностью, шоком и быстро принесло ему славу, потому что он изменил подход к батальной живописи. Вместо живописания героизма и подвигов, Верещагин показал не просто драматизм, но трагедию войны. В чем сделал акцент на жестокий, не щадящий зрителя натурализм и на сюжетный психологизм. Это было ново, вызывало критику, но и обеспечивало внимание.
Картина «Апофеоз войны» входит в «Туркестанскую серию», ту самую, которая сделала Верещагина знаменитым. Более того, она является логическим финалом подсерии «Героическая поэма “Варвары”» (1871-1873). И это сильно меняет угол рассмотрения.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ПОЭМЫ «ВАРВАРЫ» – РАЗГРОМ РУССКОГО ОТРЯДА
Эта живописная Поэма сродни литературной – в ней по замыслу художника каждая картина составляет отдельную главу. Всего планировалось девять (согласно каталогу петербургской выставки Верещагина 1874 года) или десять картин (согласно каталогу лондонской выставки 1873-го). Поскольку в обоих каталогах картины помечены буквами алфавитов, то по пропущенным литерам можно понять какие картины-главы из Поэмы «выпали». (В лондонском каталоге говорилось, что из десяти картин «некоторые не окончены и будут присланы позже». Но правду ли говорил художник или лукавил, неизвестно. Он мог этих картин и не начать. Или, начав, уничтожить по причинам, которые ниже станут яснее).
Верещагин. Поэма «Варвары». 1-5
Таким образом, можно полностью восстановить сюжет задуманной Верещагиным «Героической поэмы “Варвары”», финалом которой является знаменитый «Апофеоз войны» В настоящее время известны семь картин этой серии: 1. «Высматривают». 2. «Нападают врасплох». 3. «Окружили – преследуют». 6. «Представляют трофеи». 7. «Торжествуют». 8. «У гробницы святого. Благодарят Всевышнего» и 10. «Апофеоз войны».
Верещагин. Поэма «Варвары». 6-7
Итак, первые три полотна показывают историю того, как в неназванном году бухарцы, хорошо знающие местность и имеющие численное большинство, нападают на русский военный отряд (то есть захватчиков), что приводит к его безнадежному окружению. После чего две картины, 4 и 5, пропущены. Зная предшествующие и последующие полотна-главы, можно предположить, что на картине-4 предполагалось показать полное поражение остатков русского отряда. А на полотне-5 – их гибель с последующим отрезанием голов.
Верещагин. Поэма «Варвары». 8-10
Очень может быть, что Верещагин и не собирался писать картины 4 и 5, априори скандальные настолько. Ведь даже и картину-3, где русские героически сопротивляются «спина к спине», он уничтожил из-за враждебного приема публики. Возможно, он изначально (или в какой-то момент) решил сделать полотна 4-5 фигурами умолчания – с сюжетом понятным, но открыто не проговоренным.
«АПОФЕОЗ ВОЙНЫ» — САТИРА НА ЦЕНТРАЛЬНОАЗИАТСКИХ ДЕСПОТОВ
Вторая часть Поэмы начинается с того, что бухарский эмир во дворце Тамерлана в Самарканде рассматривает груду отрубленных голов русских солдат («Представляют трофеи»). В картине-7 «Торжествуют» люди, сидящие на земле, слушает муллу, вдохновляющего на борьбу с неверными. Для поднятия боевого духа головы русских насажены на шесты, расставленные на центральной самаркандской площади Регистан. Смысл проповеди помещён художником на раме картины: «Так повелевает бог! Нет бога кроме бога».
В картине-8 «У гробницы святого. Благодарят Всевышнего» бухарский эмир стоит со свитой у места упокоения Тамерлана. Далее – пропущена картина-9, которая должна была дать какой-то философско-логический переход к финалу, и, наконец, «Апофеоз войны». Точнее, у Верещагина другое написание слова – «Апотеоза», в котором явнее «божественный» корень «тео». Изначально художник планировал назвать это полотно «Торжество Тамерлана» (перекличка с картиной-6 «Торжествуют»), но потом решал дать более общее именование.
При этом в петербургском каталоге 1874 года Верещагин все равно отсылал к первоисточнику: «Эта картина исторически верна: Тимур или Тамерлан, заливший кровью всю Азию и часть Европы и считающийся теперь великим святым у всех среднеазиатских магометан, везде сооружал подобные памятники своего величия». Правда, чуть позже в частном письме художник отмечал, что это «столько же историческая картина, сколько сатира, сатира злая и нелицеприятная».
Согласитесь, «Апофеоз войны», вписанный в такой сюжет, точнее являющийся его логическим итогом, имеет существенно другой смысл, чем сам, по отдельности. При этом все равно остается шанс на многозначное толкование, в том числе универсально антивоенное. При котором название всего цикла «Варвары» обретает такой смысл: варвары – это «все великие завоеватели, прошедшие, настоящие и будущие».
Но есть и кажется более очевидным другой смысл, который обязательно нужно проговорить, – сугубо имперский. В смысле «бремени белого человека», в русском варианте – «белого царя». В этой парадигме нынешний бухарский властитель напрямую связывается с «кровавым Тамерланом». И в таком варианте приход в Туркестан русских, взятие ими этих мест под свой контроль представляется благом. Чтобы в этих краях больше не было таких ужасных «Апотеоз войны».
Имя Тамерлана для русских имперцев, вообще, издавна не чужое. Когда-то его удары по хану Тохтамышу привели к ослаблению Золотой орды и возвышению Москвы. Но уж если Московия подобрала наследство Тохтамыша, то и вправду – не пора ли ей не заняться и наследством Тамерлана?..
НУ ТАКИЕ БЛАГОРОДНЫЕ РУССКИЕ СОЛДАТЫ – ТОЛЬКО СОЧУВСТВИЕ!
Важная деталь – свой орден Верещагин получил за оборону недавно захваченного Самарканда во время осады бухарцев и восставшего местного населения (1868). То есть этот трагический (для русского отряда) цикл был для художника-военного делом в высшей степени личным, прочувственным, прожитым-нафантазированным. И уже если он говорил, что в настрое офицера с саблей наголо из картины «Нападают врасплох» он видит себя, то, вероятно, и в головах, насаженных на пику, представлял не только кого-нибудь другого.
Верещагин. После удачи. После неудачи
Моральное превосходство и благородство себя, своего отряда и своей армии, Верещагин живописует и в другой паре картин, точнее этюдов, парадоксально названных «После удачи», «После неудачи» (обе – 1868, то есть по самым свежим впечатлениям). Бухарский воин показывает свою «удачу» – отрезанную им голову русского солдата. А вот «неудача» бухарцев – они погибли при штурме. Но к их телам относятся более достойно – их складывают кучкой у стены, видимо, того же Самарканда. Но не отрезали же головы и не нанизали их на пики на площади Регистан. А сам русский солдат, так похожий на того, что в предыдущей картине, всего лишь прикуривает трубку (возможно, чтобы перебить трупный запах перед дальнейшей работой по складированию тел).
Вообще, стоит обратить внимание на то, что у Верещагина могут быть язвительно изображены генералы и высшие офицеры своей армии. Как, к примеру, на картинах Балканской серии (времен русско-турецкой войны 1877-1878 гг.). Но вот русские солдаты и младшие офицеры – всегда достойны и благородны, что в мертвом виде, что в живом. Они всегда вызывают только сочувствие, жалость, сопереживание. Но никогда – возмущение. Как будто бы русские солдаты на войне жестокостей не творили и варварами не бывали. Но нет, жестокими по отношению к противнику, в том числе вражеским пленным, на полотнах Верещагина оказываются не русские военные, а сами силы природы. К примеру, мороз – на картинах Балканской серии или в цикле «1812 год».
Кто, однако, может в это поверить (особенно в ходе текущей российско-украинской войны)?.. Вот как непосредственный начальник Верещагина в 1868 году Туркестанский генерал-губернатор и просто генерал Константин фон Кауфман объяснял свои действия: «Я уверен, что ни один честный человек не обвинит меня в бесполезной жестокости (то есть она была только полезная, — ред.) <…> Я положительно отвергаю обвинение в том, что я отдал приказание генералу Головачёву не щадить ни пола, ни возраста, и Головачёв не требовал такого приказания. Но я оч[ень] хорошо понимаю, что могут быть случаи в азиатской войне, в которых надо произвести страх и ужас, дабы избавиться от ещё больших бедствий; это есть последствие столкновений наших с варварскими и зверскими обычаями наших врагов».
Иными словами – в Туркестане завоеватели демонстрировали только полезную жестокость, чтобы вызвать страх и ужас. Но «варвары и звери» в этой «азиатской войне» все равно – исключительно местное население…
Здесь в который раз нужно подчеркнуть, что в те времена такое ведение колониальных войн и их оправдание были естественным явлением. В данном случае акцент на другом – работы Верещагина, до сих пор надежно имеющего репутацию пацифиста, ненавистника войны, на подсознательном уровне закрепляют вполне имперское отношение российского Центра – к «варварам» окраин (которые имели государственность и высокую культуры, когда о Москве еще и не слыхивали).
Верещагин. Карикатуры о рекламе и скорости
ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ВСЕМУ МИРУ, ПИСАНИЕ ЭТЮДОВ… И НЕ ТОЛЬКО!
И вновь нужно повторить, что после 24 февраля 2022 года в гуманитарной сфере многое изменилось. Теперь начали относиться с куда большим критическим вниманием к наследию русской культуры, русского искусства. Поэтому очень интересно было узнать об исследованиях, посвященных Верещагину, искусствоведа, историка изобразительного искусства Рады Ландарь.
И она четко, без арт-слащавости, поясняет основы жизнедеятельности Верещагина, начиная с его первой поездки на Кавказ (1863-1864):
«Он фактически делает свои путешествия смыслом жизни, а раз ты делаешь что-то, особенно мужчина, особенно того времени, делаешь что-то смыслом жизни, ты должен за эти путешествия получать деньги, обеспечивать свою семью за счёт своего жизненного дела. Поэтому он едет от военного ведомства. Об этом не писали ни в каких советских каталогах или книгах про Верещагина, но все его рисунки, донесения литературные, донесения живописные из разных его поездок на разные востоки, будь то Турция, Балканы, Туркестан, Кавказ или Индия, – всё это делалось по заданию военного министерства».
И далее Ландарь так же просто поясняет – да, это можно считать и военным представительством, и шпионажем. Ведь в каждой локации Верещагин делал не только этюды, наброски к будущим картинам, но и точные схемы местности, переправ, ущелий: «То есть он был чем-то вроде стратегического корреспондента по локациям, но самое интересное – и по настроению местных жителей тоже. Британцы, кстати, язвительно говорили: “Верещагин карандашом готовит плацдарм для дислокации и передвижений русской армии на Востоке”. Он привозил из России много мелких дешёвых сувениров, купленных на казенный счет, раздавал их направо-налево туземцам на Балканах, в Индии, в Туркестане, на русском Севере, кстати, тоже (очень важное замечание, размывающее границы между «внутренней колонизацией» и внешней, между «службой внешней разведки» и внутренней, — О.К.) и вёл бесконечные разговоры с местным населением о вере, о России, об обычаях. И это была работа дознавателя. Верещагин был создан для этой работы».
Верещагин с женой в мастерской
Соответственно, огромный архив верещагинских работ на протяжении десятилетий хранился именно в военном ведомстве. Когда же в промежутках между творчески-военными командировками «ему давали отпуск и он ехал в Европу, в Мюнхен в свою мастерскую, то его мастерскую оплачивало всё равно военное ведомство российское».
Иными словам, Верещагин, как человек творческий, талантливый художник и просто известная, популярная в мире личность, имел право на свое мнение и художественную свободу, но… Не менее очевидно и то, что эта свобода имела ограничения, связанные не только с лояльностью российской короне, однако и особыми отношениями с Военным министерством Российской империи. Строго говоря – работой на него.
АНГАЖИРОВАННЫЕ НЕЛЮБОВЬ К АНГЛИИ И СИМПАТИЯ К США
Обратим особое внимание на реплику англичан по поводу Верещагина. Не секрет, что в XIX веке имперские интересы Петербурга и Лондона пересеклись, столкнулись в Центральной Азии во время так называемой «Большой игры» (есть также более подходящее к рассматриваемому случаю название – «Игра теней», в том смысле, что до прямого военного столкновения так и не дошло).
В первый раз художник поехал в Индию, являвшуюся тогда частью Британской империи, в 1874-1876 годах. Он тогда так определял творческие планы «Индийской серии»: «Это история заграбастания Индии англичанами».
Ну, вы поняли: приход русских военных отрядов в древний Хорезм – это цивизизаторское самопожертвование с целью не допустить тамерлановского «Апофеоза войны», пирамиды отрубленных голов. А приход англичан в древнюю Индию – это алчность колонизаторов.
Вторая поездка состоялась в 1882-1883 годах. И вот уж после нее Верещагин написал ключевую картину Индийской серии: «Подавление индийского восстания англичанами» (1884). В ней он показывает жестокую казнь «дьявольский ветер», когда приговоренного привязывают к жерлу пушки и выстреливают ядром. Англичане использовали ее, позаимствовав такую казнь (следом за португальцами) у местного населения, при подавлении индийского восстания 1857 года. По описанию художника, казни не видевшего, но расспрашивавшего о ней, при этом головы «спирально летят кверху».
Верещагин. Казнь в Британской Индии
И опять «головы», что, похоже, было навязчивым «гештальтом» живописца. Это дополнительно рифмует картину с художественной поэмой «Варвары». Но Верещагин меняет местами героев своих полотен. В Индии, в отличие от Туркестана – жертвенно гибнут восставшие индусы, а варвары – это колонизаторы. Такой перевертыш вполне логично вписывается в условия российско-британской «Большой игры / Игры теней», только на художественном фронте. (Не удивительно, что названная анти-английская картина была куплена неизвестным лицом, видимо, по заданию Лондона, и растворилась в истории).
В подтверждение субъективности и даже ангажированности художника – его история сотрудничества в США, о чем сегодня в России широко вспоминать не любят. Ведь там Верещагин подружился с президентом Теодором Рузвельтом и даже написал картину о том, как тот славно воевал на Кубе: «Взятие Рузвельтом Сен-Жуанских высот» (1902). (Картина долгое время считалась потерянной, но недавно была найдена сотрудницами Третьяковской галереи в интерьере отельного ресторана калифорнийского городка Риверсайд).
Верещагин. Взятие Рузвельтом Сен-Жуанских высот
А в 1901-м (ау, Нобелевский комитет!) Верещагин работал на Филиппинах, где США вели войну с 1899 года, вполне колониальную. Но и здесь художник смотрит на ситуацию точно так же, как в Туркестане. Пришельцы – у него герои, цивилизаторы. А филиппинцы, которые на своей земле, – коварные лазутчики, шпионы.
Почему так? Да потому, что интересы США и Российской империи, американского и российского военных ведомств тогда нигде не сталкивались. И американцы могли вызывать симпатию – в отличие от англичан.
И это также – хорошее подтверждение того, что пацифизм, ненависть к войне баталиста Верещагина были избирательными, политически, ситуационно мотивированными.
В следующий раз мы проведем подобный экспресс-анализ с полотнами морских баталий Ивана Айвазовского.
(Продолжение следует)
Олег Кудрин, Рига.