Продолжаем читать главы из «Путеводителя по рашизму-путинизму» Олега Кудрина в публикации Укринформа.
В предыдущем материале мы начали новую большую тему – роль русской культуры, русского искусства, литературы в становлении, закреплении и воспроизводстве агрессивного имперства. В частности, рассмотрели смыслы формулы «Поэт в России больше, чем поэт». А также взяли пробу на имперство в произведении, в котором она прозвучала, – это поэма «Братская ГЭС» Евгения Евтушенко. И нашли его следы, а также установили прямую смысловую связь между тем произведением и евтушенковским стихом времен гибридной войны России против Украины – «Медсестра из Макеевки».
Сегодня продолжим этот разговор, рассмотрим имперскую тему у двух популярных современных российских авторов – Захара Прилепина и Дмитрия Быкова. Такой подбор не случаен – это противоположно разные стороны политического спектра. Образцово-показательный шовинист, милитарист Прилепин – и либерал Быков. Они как бы описывают рамку рассматриваемого явления.
ПОКАЗАТЕЛЬНЫЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРИМЕР ВОЕННОЙ МОБИЛИЗАЦИИ
Как литератор Прилепин плодовит и сильно переоценен. Во многом – благодаря тому, что успешен в смысле пиара. Но в рамках рассматриваемого вопроса у нас нет необходимости пролистывать многие его тома. Достаточно будет заглянуть в один – книгу «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы» (2017). Слово «ополченцы» в ней случайное, точнее – идеологическое, кое-как привязанное. Прилепин вставил его, чтобы прямее вывести на сравнение с горячей современностью, «ополченцами Донбасса», российской войной против Украины.
«Взвод. Офицеры и ополченцы…» – первая в новейшей истории России книга, мобилизующая классику и классиков на имперские войны. Вот последняя главка «”От первых лет поклонник бранной славы”. Александр Пушкин, или Приглашение к путешествию в Золотой век». Лишь тут «для порядка» Прилепин кратко, скороговоркой произносит: «Война – зло». Но сразу же становится адвокатом этого зла: «Только не всегда понятно, кто здесь вправе вынести ей вердикт. Война древнее искусства, она сама по себе искусство».
Война – искусство. И Прилепин становится рьяным его служителем. Уже тогда, в 2017-м, в предчувствии, что совсем скоро России будет не хватать пушечного мяса, он воспевает войну, как дело не просто нормальное, а благородное, возвышенное. Причем войну, в случае с России, по определению – имперскую. О чем, кстати, он сам говорит тут вполне откровенно: ту территорию «аннексировали», эту «отвоевали», «отстаивали имперские интересы».
«Золотой век» русской литературы Прилепин толкует в узком смысле – как первую половину XIX столетия. И это неслучайно, поскольку тот период, до Крымской (Восточной) войны 1853-1856 гг., с треском проигранной, был временем наибольшего влияния Российской империи в Европе, мире. И это для автора, самое главное: «Золотой век стоял на том, что Россия будет не просто говорить с Европой на равных, но и время от времени навязывать ей свою волю. Новейшие “шестидесятники” все эти позиции, размахивая сорванными флагами, сдали».
Ну, вот мы, кстати, и узнали, кто, среди прочих, помешал возрождению «Золотого века» русской литературы, по прилепинской версии едва-едва начавшем восстанавливаться в сталинские времена. Это – «шестидесятники», поэты и писатели времен «оттепели», протестовавшие против подавления «пражской весны» в 1968-м.
И вновь вернемся к прилепинскому воспеванию этого явления:
«То был во всех смыслах Золотой век.
Век, давший нам ту Россию, в которой мы живём по сей день, и является главным героем этой книги.
Перед нами литература, где каждые три года рождался очередной офицер, ополченец, солдат.
Именно она и была воистину гуманистичной, преисполненной сердечной, сыновьей любви к Отечеству, побуждений добрых и суровых дел.
Потом Золотой век окончился».
ПУШКИН КАК ВЗВОДНЫЙ РОССИЙСКОЙ КЛАССИКИ «ЗОЛОТОГО ВЕКА»
Измерение качества литературного периода, его «золотистости» тем, как часто в нем рождались офицеры, военные – очень показательно. Но еще важнее – предложение, идущее далее. Вот именно такая литература была, по Прилепину, «воистину гуманистичной». Что означает – побуждение к «добрым и суровым делам». Ну, суровая такая гуманистичность – имперско-русская.
Выбрав десятку российских литераторов-офицеров (Державин, Чаадаев, Батюшков и другие) автор не включил в их состав Лермонтова. Почему? Наверное, не с руки из-за «Прощай, немытая Россия». Правда, патриоты-имперцы яростно отрицают авторство Лермонтова, но подозрения остаются… Не менее важно для Прилепина другое. Лермонтов слишком известен. Популярен – и как литератор, и как офицер. Автору же важно вытащить менее очевидно офицерское прошлое менее известных поэтов и писателей.
И именно на таком фоне особенно хорошо и ярко будет смотреться фигура командира прилепинского «Взвода»:
«Наш Пушкин – автор “Полтавы”, “Полководца” и “Бородинской годовщины”; он написал “Клеветникам России” и “Войну”: там сказано всё.
Получается, что и в этом – военном – смысле фигура его оказывается всеохватывающей, неотменяемой, определяющей.
Перечитайте, как минимум, названные нами стихи, или «Путешествие в Арзрум» – безупречный образец военного очерка. Станет очевидным, что если этому взводу нужен взводный, то он есть: Пушкин.
Равнение на солнце.
Время оставить Бронзовый век и возвращаться в Золотой».
Пушкин в качестве взводного – восхитительно! И это не просто вариация – причем всерьез – старого анекдота «А если вы такие умные, то почему строем не ходите?». Если «Солнце русской поэзии» ее же взводный, то, пожалуй, что и в каждом взводном, даже не поэтическом, можно увидеть некую солнечность. К тому же по Прилепину призыв «возвращаться в Золотой век» это еще и призыв вернуться к тому «воистину гуманистичному» времени, когда Россия диктовала свою волю Европе. Об этом же в Эрэфии сейчас говорят громко и часто.
Вообще прилепинская книга похожа на давнюю милитаристскую работу Карема Раша, при разборе которой впервые прозвучал неологизм «рашизм». Та называлась «Армия и культура» (1989), эту можно было бы назвать «Классики и офицеры». И она является одним из ярких проявлений «рашизма» в современном понимании.
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ, ЯКОБЫ, РАСШИРЯЕТСЯ МЯГКОЙ СИЛОЙ
Может быть, и не стоило бы столько говорить о пропагандистской книжке писателя и по совместительству военного преступника. Если бы она не подсвечивала, так хорошо и убедительно другие утверждения – с либеральной стороны. И тут мы должны обратиться к другому автору, пожалуй, столь же сильно переоцененному из-за пиаровской раскрутки. Это Дмитрий Быков. Он плодовит так, что и Прилепину не снилось, причем – во множестве жанров.
Но и в этом случае не обязательно рыться в его томах – более-менее объемных романах, публицистике, литературной критике, стихах, политических стихотворных фельетонах и т.д., и т.п. Поскольку блистательно начитанный и эрудированный Быков часто читает лекции. И вот весной этого года он подарил миру лекцию «Русская классика и имперство». В ней автор
обосновывает свое понимание термина «имперство/имперскость» в отношении к России.
Исходя из того, что «империя – это расширение», Быков выделяет два варианта распространения империи: «Либо военная сила, либо мягкая экспансия». «Мы привыкли думать и привыкли каяться в том, что Российская империя главным образом расширяется за счет военной силы, — возмущается Быков и категорически утверждает, — Но это не так!».
Далее Дмитрий Львович называет «Внутреннюю колонизацию. Имперский опыт России» Александра Эткинда «всего одной, но зато ключевой и фундаментальной работой о русскую колонизации» (других, видимо, не читал). Мы ранее уже рассматривали и критиковали эту книгу. Быков же еще больше спрямляет и огрубляет ее, говоря, что Российская империя подчиняет и колонизирует собственный народ (то есть русских) – не среди прочих (как у Эткинда), а «прежде всего».
Тут смелость полета авторской мысли так резка и уж извините, нагла, что как-то даже неудобно вспоминать многочисленные исторические примеры, говорящие об обратном – подавление национально-освободительных восстаний, ограничение в развитии местных культур, русификация. Да вот, кстати, в цитировавшейся выше книге Прилепина кое-что из этого тоже описано, причем с гордостью.
ИТАК, ЛЕКЦИЯ О РОССИЙСКОМ ИМПЕРСТВЕ – БЕЗ… ИМПЕРСТВА
Но нет, Быкова его идея-озарение ведет дальше: «Главный способ русской колонизации – это выдавливание всех пассионариев за границы. И в результате мир завоевывают русские эмигранты». Как? А вот так. В быковской реальности, далекой от настоящей, «консенсусный представитель» русского человека в «международной литературной иерархии» – это «русский эмигрант»: «Россия, начиная с XIX века, подобная огромной матке, которая выталкивает из себя каждые 40-50 лет очередную волну младенцев».
Ну, вы поняли: мир, точнее какую-то его часть завоевывает не русская армия, а русские эмигранты. Но кто-то все же остается и в России. Да – и вот к чему это приводит. По Быкову «имперскость – это особое положение творца, дающее ему право говорить напрямую с властью». А других проявлений русской имперскости нету? Есть – и тут Быков объединяет оба варианта, «внутреннюю имперскость» и внешнюю, что для него – мирное завоевание мира через эмигрантство:
«Какой тип поведения и какую философию распространяет Россия? Разве что умение сохранять свое «я» при абсолютном рабстве. Анекдот и блатная песня — вот вклад русской культуры в мировую. Внешняя покорность и внутреннее отстранение от принятия решений. Ресентимент — одно из главных качеств русского эмигранта. Люди, уезжающие из России, несут на себе родимые пятна имперского человека: высоко адаптивного, бунтующего скрытно и легко устраняющегося от решения своей судьбы».
Здесь в кучу смешано так много, что трудно отделить одно от другого, чтобы дальше проанализировать. Но главное в том, что набор броских фраз закрепляет ключевые изначальные быковские тезисы: 1) в России, в Российской империи от «внутренней колонизации» больше всего страдает сам русский народ; 2) Россия завоевывает мир не армией, военной силой, а эмигрантами; 3) в итоге – русским в смысле своего имперства/имперскости каяться не в чем.
Похоже, даже наоборот – это весь мир, облагодетельствованный русской эмиграцией, должен жалеть русских, страдающих от «внутренней колонизации» – «прежде всего». А также, видимо, восхититься этими русскими, так ловко и талантливо умеющими «сохранять свое “я” при абсолютном рабстве».
ВЫВОДЫ ИЗ СРАВНЕНИЯ ПРИЛЕПИНА И БЫКОВА. ПЛЮС АКУНИН
Рассмотрение рядом, встык, воинственного напористого имперца Прилепина и стыдливого имперца Быкова в их отношении к русской литературе, классике, оказывается, по-моему, очень выразительным, объемным.
Прилепин восхищается взаимосвязью русской литературы и русской армии, подчеркивает ее, гиперболизирует и требует возвращения к такому «золотому веку». Вот одна из типичных похвал этого писателя и военного преступника: «Это одно из самых звучных, имперских (оцените размах географический) и милитаристских стихотворений в русской поэзии». Есть у него и более краткий вариант комплимента стихам из русской классики – «милитаристский шедевр».
Быков же всего этого – армии, милитаризма, «имперских интересов», шовинизма – в русской литературе, классике не замечает или делает вид, что не замечает, вынося за скобки. Далее он пытается перекодировать само понятие «имперства/имперскости», в приложении к России, ее представителям, ее классике. Так, чтобы они воспринимались набором психологически забавных, парадоксальных качеств. И без всякой агрессивности, милитаризма – вообще!
Обе эти крайние точки зрения, полезно знать, приступая к рассмотрению имперскости в русской литературе, классике. Но, пожалуй, важно дополнить их еще одной, которая возвращает нас к термину «либеральная империя». Помнится, еще до начала большой войны в Украине многие возмущались ограничениями, налагаемыми на ввоз книг Борис Акунина / Георгия Чхартишвили: «Как? Зачем? Он же либерал!».
Но сейчас становится очевидным, что это было правильное решение в условиях гибридной войны. Поскольку в этих работах мягко, в увлекательной форме «воскрешалась и восстанавливалась в правах имперская идея». Историк культуры Илья Калинин, приглашенный исследователь Принстонского университета (США) говорит об этом так:
«Если посмотреть с высоты птичьего полета на такие разные проекты Акунина, как цикл об Эрасте Фандорине и многотомная «Историю Российского государства», то мы увидим много переплетающихся, накладывающихся друг на друга идей и конструкций, в которых одновременно утверждаются и ценности, закрепленные за классическим либерализмом, и, тем не менее, идея непрерывности истории российского государства в том виде, в каком она сформировалась и в национал- романтической историографической концепции у Карамзина, и в центростремительной, государственно ориентированной истории Соловьева, и в историографической традиции юридической школы Василия Ключевского».
Нужно уточнить, что тут «идея непрерывности истории российского государства» подразумевает полную приватизацию Москвой истории Руси, Киева, и в этом смысле, на фоне идущей войны, она особенно опасна.
УСРЕДНЕННОЕ ЛИБЕРАЛЬНОЕ РОССИЙСКОЕ ИМПЕРСТВО ПО АКУНИНУ
Да, у Акунина есть много проектов. В одном из них героем является, потомок Эраста Фандорина, житель Британии, но сохранивший русскую идентичность – Николас Фандорин. И тут уж события происходят в современности. Вот как описывает ее, в частности Латвию и латышей, Акунин в самом начале первого романа этого цикла «Алтын Толобас» (2001):
«Когда поезд отъехал от последней латвийской станции с немелодичным названием Зелупе и, прогрохотав по железному мосту, стал приближаться к российской границе, Николас придвинулся к окну купе и перестал слушать косноязычную болтовню попутчика».
Во-первых, станция называется Зилупе (Zilupe) с ударением на первом слоге. Но автор дает такое написание, через «е», чтобы сблизить «немелодичное название» с нецензурным/просторечным русским словом. Высокомерная шуточка в духе «Международной пилорамы» авторства Кеосаян-Симоньян. Читаем дальше:
«Айвар Калинкинс, специалист по экспорту сметаны, так гордился своим знанием английского, что переходить с ним на русский было бы просто жестоко, да и, судя по тому, как латвийский коммерсант отзывался о своих недавних соотечественниках, он вряд ли пожелал бы изъясняться на языке Пушкина и Достоевского. С самой Риги бизнесмен упражнялся на кротком британце в использовании идиоматических оборотов и паст перфект континьюэс, называя при этом собеседника “мистер Фэндорайн”».
Дальше идет развернутое противопоставление гаденького Айварса, потерявшего русскую идентичность и достойного Николаса, ее сохранившего. Тем более, что Калинкинс начнет еще говорить неприятные вещи про «новых русских», да и просто русских. В итоге, чтобы не слушать эту «русофобскую болтовню» Николас Фандорин нацепит наушники и включит плейер с песней «Еду я на Родину» Юрия Шевчука. (Интересно, кстати, что сказал бы по поводу Айварса Калинкинса – Илья Калинин).
И дальше весь роман по сути – это развернутое и снабженное детективным сюжетом подтверждение главного тезиса песни Шевчука. Что Россия-Родина «хоть и не красавица», и «к сволочи доверчива», но все равно «она нам нравится». При этом, заигрывая с имперскими комплексами читателя Акунин, пытается вложить в него и какие-то либеральные идеи. В итоге книга получается именно такой, как было сказано выше – либерально-имперской. Так что выцветший плакат «с изображением усатого советского солдата в пилотке» и надписью «50 ЛЕТ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ МЫ ПРОШЛИ С ТОБОЙ ПОЛСВЕТА, ЕСЛИ НАДО – ПОВТОРИМ!» после знакомства с противным Калинкинсом протеста у читателя, увы, не вызывает…
Таким образом, Акунин дает нам среднее арифметическое между шовинизмом Прилепина и прекраснодушием Быкова. Ведь что имеем? Хороший, патриотичный русский эмигрант (славный представитель «Русского мира», хоть завтра на работу в «Россотрудничество») и его любование своей (несовершенной) Родиной, ее размерами, историческим величием, силой, внутренней и внешней.
Три таких позиции, «восхищение имперством», «отрицание имперства», «приятие либерального имперства», полезно держать в голове, приступая к рассмотрению русской классики, чем мы и займемся в следующий раз.
(Продолжение следует)
Олег Кудрин, Рига