ОБЪЕДИНЕНИЕ СОВРЕМЕННЫХ АРХИТЕКТОРОВ И ПРОБЛЕМА СОВЕТСКОГО ЖИЛЬЯ 1927–1929 гг.

Дмитрий Хмельницкий

 Расширенный текст главы из книги «Жилищное строительство в СССР 1925 – 1955»,

 DOM publishers, Берлин, 2023.

 

Сталинская архитектурная реформа довольно точно уложилась в годы первой пятилетки – 1927–1932. Началась она с недоразумения.

В 1928–30 гг. несколько партаппаратчиков среднего звена (Николай Милютин, Леонид Сабсович и др.) инициировали кампанию по созданию фантастических проектов «соцгородов» с коммунальными, но благоустроенными капитальными жилищами для рабочих – «домами-коммунами». Таким неожиданным образом они интерпретировали установку Политбюро на отказ от строительства квартирного жилья для низших слоев населения, предусмотренный планами индустриализации. Первый пятилетний план предполагал снижение затрат на жилищное строительство до абсолютного минимума, чему кампания по проектированию благоустроенных «соцгородов» полностью противоречила.

Публичное обсуждение этих проектов приняло форму т. н. «дискуссии о расселении», оставившей заметный след в истории советской архитектуры. Никакого реального влияния на жилищное строительство в СССР те события не имели, но породили множество проектов «обобществленного жилья» разной степени абсурдности (иногда, замечательных в художественном смысле) и еще более абсурдную полемику на эту тему в архитектурной и партийной прессе.[i]

Весной 1930 г. информация о происходящем в архитектуре дошла до высшего партийного начальства, которое немедленно приняло меры. Конец «дискуссии о расселении» был положен постановлением ЦК ВКП(б) «О работе по перестройке быта» от 16 мая 1930 г. Фраза из постановления о «необходимости в данный момент максимального сосредоточения всех ресурсов на быстрейшей индустриализации страны» одновременно с инвективами в адрес тех, кто делал «…проекты перепланировки существующих городов и перестройки новых исключительно за счет государства, с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся» [ii] ставила крест на любых дискуссиях о типах массового жилья для рабочих. Капитальные благоустроенные дома для этой цели больше не проектировались и не строились, а публичное обсуждение проблем барачного неблагоустроенного жилья в центральной прессе было невозможно по очевидным цензурным причинам.

В 1928–1932 годах сформировалась упрощенная типология жилой архитектуры сталинской эпохи. Она была жестко дифференцирована иерархически. Основную массу вновь построенного жилья с самого начала индустриализации составляли коммунальные бараки и землянки без всякого благоустройства – где-то порядка 90% по площади. Остальное жилье было в разной степени благоустроенным, квартирным либо коммунальным (общежития) и предназначалось для привилегированных слоев населения. На вершине иерархической пирамиды находились дома с роскошными квартирами для высшего чиновничества – с «черными» лестницами и комнатами для прислуги.

Последние строились и в 20-е годы, но только начиная с 1932 г. такие дома были легализованы центральной прессой как едва ли не единственный тип советского жилья для трудящихся. Все остальное осталось за кадром.

Таким образом в самом начале 1930-х годов произошло расслоение советского жилищного строительства на официальное и неофициальное. То же самое случилось и с градостроительством. Официальное градостроительство в виде проектов кварталов каменных квартирных домов разной степени роскоши с весны 1932 г. заполнило страницы советских архитектурных журналов. Неофициальные барачные города, разраставшиеся вокруг новых промышленных предприятий, практически исчезли из поля зрения профессиональной прессы.

Но сама история возникновения, развития и краха идеи строительства фантастических «домов-коммун и не менее фантастических благоустроенных «соцгородов» чрезвычайно интересна.

***

Вплоть до 1927 г. правительственные установки о том, каким должно быть массовое советское жилье будущего были вполне традиционными. Идеалом жилья для рабочих, пусть пока и недостижимым, оставалась для советских плановых органов индивидуальная квартира на одну семью. Источники вдохновения для советских архитекторов и инженеров, занятых государственным жилищных строительством были европейскими.

Во второй половине 1929 г. издается тиражом 4100 экземпляров книга «Современное строительство Германии. Первая заграничная экскурсия ВСНХ СССР инженеров-строителей и архитекторов». Это было уже второе издание. Первое, вышедшее годом раньше,[iii] как сказано в предисловии, полностью разошлось.

Экскурсия задуманная первоначально ЦК Союза строительных рабочих планировалась на лето 1926 г., но сорвалась «по причинам финансового характера».[iv] Осуществить ее удалось от имени ВСНХ. Группа выехала из Москвы 30 августа и вернулась 4 октября 1927 г. Можно предположить, что разрешение на первую (и, видимо, последнюю) экскурсию было дано ввиду разрабатывавшегося в этот момент первого пятилетнего плана (в декабре 1929 г. план первой пятилетки обсуждался на XV съезде ВКП(б)).

Это видно и из цели экскурсии, обозначенной как «ознакомление с постановкой и достижениями в области промышленного и связанного с ним жилищного строительства в Германии».[v]

Группа из 12 человек в течение месяца с 1 сентября по 4 октября 1927 г. путешествовала по Германии, а потом подготовила отчет о поездке, изданный в виде книги. В программу осмотра помимо промышленных, торговых и общественных построек входили жилые поселки и дома Бруно Таута в Берлине, Эрнста Мая во Франкфурте-на-Майне, Вальтера Гропиуса и Ханнеса Майера в Дессау, жилой поселок Диккельсбах в Дуйсбурге и выставка «Жилище» в Штутгарте, представляющая собой поселок, дома в котором построили известные европейские архитекторы, в том числе Мис ван дер Роэ, Корбюзье, Макс и Бруно Тауты, Вальтер Гропиус, Питер Оуд и др.

Видимо, приезд для работы в СССР в 1930–32 гг. Эрнста Мая, Бруно Таута и Ханнеса Майера был в большой степени следствием этой поездки. Несмотря на то, что к моменту выхода второго издания книги, само понятие «рабочая квартира» в СССР уже ушло в прошлое, авторы беспрепятственно, и с явным чувством профессиональной зависти, хвалят жилое строительство Германии. В том числе дают статистику очень быстрого и интенсивного роста строительства жилых домов и квартир. В частности в книге приводится таблица роста количества жилья в послевоенной Германии, из которой следует, что если в 1919 г. в Германии было построено 56 714 квартир, 19 046 домов и в постройке находилось 21 564 жилища, то для 1926 г. эти цифры выглялдели соответственно так: 205 793 квартиры, 89 204 дома и в постройке – 145 596. [vi].

Далее делается вывод: «Принимая во внимание, что потребность в новых жилищах только для одной Пруссии определяется в пределах свыше 150 000 квартир ежегодно <…> перед Германией на целый ряд лет открылась перспектива очень интенсивного жилищного строительства»[vii]

Относительно типов жилья приводятся следующие данные: «Согласно статистических данных подавляющее большинство (свыше 80%; жилищного строительства Германии осуществляется устройством малых (I – 4 комнат) квартир, чем достигается возможность каждой семье иметь отдельную самостоятельную квартиру, величина коей определяется численностью семейства и ее материальным достатком».[viii] Из текста понятно также, что оставшиеся 20% жилья приходятся не на казармы или бараки, а на большие квартиры.

Авторы отмечают, что широко практикующееся пригородное поселковое строительство будет в будущем развиваться еще сильнее, и что это связано с популярностью в Германии идеи городов-садов Говарда.

В целом книга носит сугубо деловой характер, без малейшего налета пропаганды, что для 1929 г кажется уже невероятным. Из книги ясно, что ее авторы видят будущее рабочего жилья в СССР вполне традиционным образом, как в Германии, – в виде индивидуальных жилищ.

Осенью 1927 г. состоялась месячная экскурсия в Германию группы студентов-архитекторов из Москвы, о чем можно узнать из небольшой благодарственной заметки участников экскурсии в №1 журнала «Современная архитектура» за 1928 г.[ix] Судя по подписям, группа состояла в основном из будущих членов-основателей ВОПРА.

В том же первом номере «СА» за 1928 г. опубликованы материалы И. Гуревича о выставке жилья «Вайсенхоф» в Штутгарте и пяти тезисах Корбюзье. Подробно проанализированы и проиллюстрированы жилые дома Корбюзье и Жаннере, Гропиуса, П. Ауда, Марта Стама, Адольфа Шнека, Мис ван дер Роэ.

Основное внимание обращается на технические вопросы строительства и экономичную и компактную, «экономящую время» планировку квартиры и на ее оборудование: «Weissenhof намечает путь, по которому должно итти строительство современности, путь освобождения хозяйки от излишней затраты энергии».[x]

О том, чтобы современность требовала изменения представлений о типе рабочего жилья, напрямую ничего не говорится. Как признак грядущих изменений можно рассматривать только невнятную концовку статьи Гуревича: «…большинство планов Weissenhof’а чуждо нам по своей концепции. <…> плановые решения Weissenhof’а в своем большинстве ни в коем случае не могут служить образцом при решении планов рабочего строительства СССР».[xi]

Чем именно планировки квартир выставки в Штутгарте не подходят для СССР, об в статье говорится, но об этом можно легко догадаться. Упрекнуть планировки самых современных западноевропейских квартир можно только в том, что они квартиры. Советские конструктивисты, восхищаясь домами Корбюзье и Гропиуса уже знают, что сама идея квартир для рабочих в СССР под угрозой и открыто защищать ее нельзя.

Видимо с этого момента, с весны-лета 1928 г. можно с уверенностью говорить о начале вынужденного и необратимого расхождения между западным движением современной архитектуры и ее советским вариантом в самом важном аспекте – в отношении к жилью.

Николай Кузьмин

Судя по прессе, подход к рабочему жилью в архитектурной среде начал решительно меняться как раз тогда, когда в свет вышло первое издание книги «Современное строительство Германии» – во второй половине 1928 г.

В №3 журнала «Современная архитектура» появляется статья Николая Кузьмина «О рабочем жилищном строительстве», где изложена программа жилого дома-поселка с полным обобществлением быта и ликвидацией семейной жизни. В соответствии с этой программой Кузьмин, тогда студент Томского технологического института, разработал и защитил в 1929 г. дипломный проект жилкомбината для рабочих-горняков поселков Судженка и Анджерка, недалеко от Томска. Как пишет С.О. Хан.Магомедов: «Руководство Кузбассугля, учитывая мнения горняков и отношение к идеям Н. Кузьмина Весниных, заключило с ним договор на проектирование дома-коммуны на Анжеро-Судженских копях. Велась реальная подготовка к созданию автономного дома-коммуны (жилкомбината), но после постановления ЦК ВКП(б) «О перестройке быта» (1930) работы были прекращены».[xii]

Появление статьи Кузьмина в ОСА трудно объяснить. В ней изложено представление о жилье, которое ни в коей мере не могло разделяться членами ОСА. Сам по себе термин «дом-коммуна», был уже знаком и, видимо, привычен. Годом раньше на Первой выставке современной архитектуры в Москве, подготовленной ОСА экспонировались проекты жилья нового типа. Это были результаты товарищеского соревнования объявленного внутри ОСА тему «Новые формы современного жилья»[xiii]. Там делались попытки уменьшить и удешевить квартиру за счет обобществления некоторых функций.

Участник соревнования Иван Соболев писал в статье «Организация нового жилища и его оборудование»: «Жилище должно представлять собою ряд инди­видуальных жилых ячеек, тесно снизанных в плановом отношении с группами помещений общего пользования, как: столовая, библиотека, читальня, клуб, детские залы, нал физкультуры, спортплощадка и пр., построенными на принципе коллективного хозяйства. В этих общих помещениях человек, живущий в доме, может организованно проводить общественную часть своего свободного времени. Экономический смысл таких помещений ясен: коллективно их можно лучше и дешевле оборудовать. Изъятие из индивидуального жилища таких помещений, как кухни и столовая, и их объединение, помимо большого удешевлении питания вообще, еще создает экономию на кубатуре жилища почти в 18–19%, что, конечно, является существенным экономическим соображением. Следовательно, обобществляя вышеуказанные помещения, мы этим самым удешевляем жилище.

Для другой половины времени отдыха, чисто индивидуальной, служит жилая ячейка. Каждый член семьи должен иметь свою отдельную замкнутую ячейку, где он может изолироваться от окру­жающих, ячейку, оборудованную для сна и, может быть, частично использованную и для работы, требующей сосредоточения мысли и изолированности от посторонних шумов, Это помещение должно предназначаться для личной жизни каждого че­ловека и коллективизировать его нельзя. Эти ячейки должны быть оборудованы всеми техническими приспособлениями: умывальником, ванной, душем и др., обобществленными только в объеме ОДНОЙ СЕМЬИ. Кроме обособленных ячеек спален, на территории индивидуальной части жилища долж­на еще находиться комната для общего пользо­вании всей семьи, предназначенная для различных бытовых моментов общесемейного характера. Это должна быть большая, светлая комната, с большой кубатурой, служащая как бы резервуаром воздуха для всей жилой ячейки в целом. В этом помещении может находиться библиотека, радио, телефон, небольшой запасный газовый очаг и пр., одним слоном, она должна быть общим культурным цен­тром семьи».[xiv]

Ясно, что здесь не идет речь ни об уничтожении семейной жизни, ни о ликвидации индивидуальной квартиры как таковой. В структуре квартиры сохраняется даже кухня в виде «запасного газового очага». Тем не менее, тенденция к уменьшению личного пространства проектируемого жилья в пользу общественного налицо.

 

В статье Кузмина идея «обобществление быта» доведена до крайней степени:

«Знаем ли мы, что нам нужно строить, какое жилище для рабочего и его семьи должны мы проектировать; знаем ли мы, что нам -заказывает» сам рабочий; социальный заказ — знаем?— Нет!… Расходуя миллионы рублей, мы кроме увеличения жилой площади никаких социальных задач и целей себе не ставили…

…Мы до сих пор строили при наших фабриках, заводах и в промышленных районах рабочие поселки, состоящие из большого количества 2-х, 4-х, 8-ми и т. п. квартирных домиков и домов, в большинстве домиков-клетушек… Каждая квартира с ее обитателями, таким образом, представляла из себя основательно изолированную от рабочей среды семейную ячейку. Вот это— первая ошибка.

Затем вторая ошибка: строя в каждой квартире кухни.., мы жену рабочего приковывали к шестку, к кастрюлям…

Затем, строя большое количество домиков, мы удорожали строительство, неэкономно расточали средства трудящихся, не учитывали дальнейшей эксплуатации этих домиков, не имели в виду затруднительность их ремонта, обслуживания и т.п.— это – третья ошибка…<…>

Теперь о предстоящем жилищном строитель­стве!

Что мы наметили в годовых планах, как разрабатываем пятилетки? Есть в них что-нибудь новое? Нет! Намечаем и разрабатываем снова поселки; по-прежнему хотим строить клетушки. Вот передо мной книга: Капитальное строитель­ство в 1928 году. Читаю: «Система рабочих поселков» внутреннее устройство новых домов, окружаемых деревьями, зеленью, наряду с улучшением клубного дела, оздоровит (?) жилищные условии рабочих, от инициативы, предприимчивости и активности которых многое зависит в смысле дальнейшего улучшении положения».

Здесь верно только то, < что от улучшения клубного дела н от активности, инициативы масс зависит многое.

А что говорят сами рабочие. Не Ярославской конференции жил. стр. кооператива «Красный химик рабочие говорили: «Не надо нам английских домиков. Не надо нам отдельных квартир. Дайте нам целый дом, где бы могла жить семьи рабочего, иметь общение с другой семьей, могла бы сойтись в одной общей комнате, поговорить, почитать. Но строятся все же клетушки. Как бы это изжить? Ведь в самом деле, дома ставятся не на год, и не на два, а на десятки лет. Мы кричим о новом быте и в то же время замыкаем рабочего в его квартирку. Нам это не к лицу. Если в Англии строятся отдельные домики (правда, красивые, занятные) для рабочих, то о определенной целью: сделать все возможное, чтобы лишить рабочего общения друг с другом. По пути ли нам с ними?» <…>

Учитывая ошибки прошлого строительства, необходимо прежде всего для нового жилья поставить следующие требования:

1) Полное, действительное освобождение женщины от крепостной зависимости… Это – азбука социализма. Ясли, общественные – столовые, детдома и проч. — это буквы этой азбуки…

2) Создание мощного трудового коллектива, располагающего прекрасно оборудованными образцовыми помещениями, обслуживаемого всеми видами санитарно-гигиенической техники и пользующегося безгранично культурно-просветительными учреждениями, как-то: кинотеатр, библиотека-читальня, радио и пр. для самовоспитания и просвещения.

Достаточно этих основных двух требований для постройки подлинно социалистического жилья— дома-коммуны…

Дом-коммуна обслуживает примерно 1500–2000 человек рабочих.

Холостые рабочие и работницы живут в светлых, удобных, теплых комнатах по 6–10 человек…

Семья – это организация господствующего пола, причем такая организация, в которой господствующим полом угнетается и эксплуатируется другой пол…

Пролетариат должен немедленно приступить к уничтожению семьи, как органа угнетения и эксплуатации. В доме-коммуне я трактую семью как чисто товарищеский физиологически необходимый, исторически неизбежный союз рабочего мужчины и работницы-женщины. Для «семейных» рабочих достаточно по одной хорошей комнате.

Теперь о детях… Ребенок после рождения принимается на коллективное иждивение и передается в ясли, где растет и развивается под контролем коллектива и под надзором специальных людей…

Затем дошкольный возраст. Детские сады, площадки и проч. Коллектив нанимает опытных педагогов, контролируя их работу. А потом школьное воспитание с учетом всех производственно-бытовых навыков и с определенно классовым подходом. Ребенок принадлежит классу рабочих, он его будущий борец…

Итак, дошкольники, школьники и комсомольцы живут трудовыми коллективами в специально оборудованных помещениях.

Рабочие и работницы с утра вливаются в русло трудовой, коллективной жизни. Все холостые и «семейные» направляются в центральную столовую— пить чай, завтракать. Но прежде, в специальных помещениях, снимают домашний костюм, принимают душ и надевают костюм производственный. Затем работа. Часть мужчин и женщин могут работать и по обслуживанию коллектива, получая за труд вознаграждение в общем порядке.

…Финансы коллектива создаются путем строго установленных отчислений с заработка каждого члена коммуны…

Итак, взрослые ушли на работу. Дети трудятся в доме. Специальный персонал производит чистку: подметает, моет полы, проветривает помещения и прочее. В центральной кухне готовят обед на весь коллектив. В прачечной стирают белье. В пошивочной мастерской штопают, чинят, шьют штаны, рубахи, обувь… Работа кипит. Кончилась работа на фабрике. Усталые, утомленные труженики нуждаются в пище, отдыхе, в восстановлении сил. Они проходят в специальные помещения, снимают грязное производственное белье, принимают душ, купаются в плавательном бассейне (плавательный бассейн— не роскошь!!); надевают после чистое, приготовленное домашнее белье и идут обедать. После обеда отдых, а потом культурные развлечения в клубе, cпортивном зале, в библиотеке-читальне, кино, радио, шахматы, различных кружках самообразования. Наконец, ужин и сон.

Трудящиеся находятся под постоянным медицинским надзором и контролем…

…Уход за стариками в семье является бременем опять-таки для женщин. А здесь старость пользуется коллективным призором. Для них отводятся специальные помещения, в которых они живут…

Нет. это не утопия…

С финансовой стороны дом-коммуна не будет недосягаем. Стоимость его можно приблизительно исчислять в 3 000 000 рублей при 2000 рабочих жителей, 100 000 кубических метров объема 30 руб. стоимости 1 куб. метра. На каждого взрослого рабочего приходится по 1500 рублей.

В Анжеро-Судженске 2-квартирный деревянный барак обходится приблизительно 3500 руб., на каждого взрослого рабочего тратится по 875 руб., это без яслей, детского столовой и прочего… Вместо того, чтобы строить новую колонию в Анжерке с бараками, столовой, клубом и пр. — лучше было бы построить дом-коммуну.<…>

Вообще, во всех новостроящихся промышленных гигантах необходимо жилищный вопрос разрешать только домами-коммунами. Это нужно включить в пятилетний план нового строительства. Долой бараки, клетушки, квартирные кухни.

Да здравствуют дома-коммуны!»[xv]

Cравнительные расчеты Кузьмина, доказывающие финансовую реальность домов-коммун, совершенно несостоятельны. Судя по стоимости кубического метра стройки в 30 рублей (норма для капитального строительства жилья того времени) квадратный метр жилой площади должен был обходиться примерно в 200–225 рублей. Трата на одного рабочего 1500 рублей означает норму расселения в 6 кв. м. на человека.

Приведенная Кузьминым для сравнения квартира в деревянном бараке обходится тоже 1500 рублей и предназначена для двух взрослых. Совершенно неизвестно, что собой представляет эта квартира, но ясно, что это семейная квартира, то есть кроме двух родителей-рабочих, там живут еще и дети. То есть, жилье Кузьмина должно было быть не вдвое, а как минимум вчетверо дороже деревянного барачного строительства. И действительно, строившиеся тогда в качестве единственной формы массового рабочего жилья коммунальные бараки обходились примерно в 50–60 рублей за квадратный метр. Такой уровень трат на жилстроительство и закладывался тогда в проектные сметы.[xvi]

В реальности в 1931 г. в Анжеро-Судженском районе на человека приходилось 2,8 кв. м жилой площади.[xvii] К 1937 г. обеспеченность жильем в Новокузнецке, Кемерово и Анжеро-Судженске выросла до 3,1 кв. м на человека.[xviii]  Такая картина наблюдалась во всех промышленных районах страны. То есть, в среднем государство тратило во время первых пятилеток на обеспечение рабочих новым жильем примерно 200 рублей на человека, в семь раз меньше, чем предлагал Кузьмин и столько, сколько стоил в 1930 году один квадратный метр жилой площади в благоустроенном каменном квартирном доме.

Это были плановые нормы, влиять на которые у архитекторов не было никаких возможностей.

***

Статья Кузьмина мало напоминает публикацию в профессиональном архитектурном журнале. Этот текст, представляет собой что-то вроде идеологической прокламации, резко противоречащей и по стилю, и по смыслу тому, чем занимались и что пропагандировали в своем журнале лидеры ОСА.

Можно предполагать, что поддержка оказанная Кузьмину Весниными и Гинзбургом объяснялась не симпатией к его творчеству и его идеям. Видимо, за Кузьминым уже летом 1928 г. стоял, выражаясь современным языком, мощный административный ресурс. Через год лидеры ОСА сами уже вынуждены заниматься чем-то подобным – группа Гинзбурга в Стройкоме делает проект дома-коммуны, а братья Веснины проектируют коммуны-жилкомбинаты для Кузнецка и Сталинграда.[xix]

Проект Кузьмина, опубликованный только через два года, в №3 «Современной архитектуры» за 1930 г. вместе с его статьей «Проблема научной организации быта», предварялся редакционной врезкой, где говорилось: «т. Кузьмин – один на первых товарищей, четко и широко поставивших вопрос о новом жилище в форме практического предложения. Статья т. Кузьмина является результатом про­должительной работы, проделанной им еще в 1928 г., когда эти вопросы еще не стояли в цент­ре общественного внимания».[xx]

В книге «Жилище», законченной Моисеем Гинзбургом в 1932 г, после того, как эпопея с домами-коммунами уже ушла в прошлое,[xxi] автор считает нужным отмежеваться от Кузьмина – «Еще более последовательно (чем авторы дома-коммуны Стройкома – ДХ) и уже до абсурда развивает те же идеи в своем доме-коммуне т. Кузьмин». Здесь следует примечание: «Необходимо отметить, что в свое время эти ошибки нами не были учтены, и вся концепция т. Кузьмина была одобрена съездом ОСА».[xxii] Далее Гинзбург с видимым удовольствием издевательски описывает чисто армейскую муштру, которой должны были подчиняться жители запроектированного Кузьминым комплекса.

Последняя цитата указывает еще и на то, что опубликованные в №4 «СА» за 1930 г. «Тезисы по жилью», принятые на Первом съезде ОСА в мае 1929 г., речь о которых пойдет ниже, возникли под влиянием Кузмина, что делает фигуру провинциального студента-архитектора особенно загадочной. О том, что «Тезисы по жилью» были приняты по докладу Кузьмина пишет и С.О. Хан-Магомедов.[xxiii]

****

Третий номер «СА» за 1928 г. интересен не только статьей Кузмина. На первой его странице объявлено о создании «нового объединения художественного труда в Москве» под характерным названием «Октябрь» и опубликована его декларация. Это был симптом надвигающейся сталинской эпохи, для которой само существование самостоятельных, не контролируемых партией изнутри общественных организаций было противоестественным.

Членами-учредителями общества были люди, которые добровольно, сами по себе, ни в коем случае не могли объединиться в одну организацию за полной профессиональной бессмысленностью такого объединения. Список «членов-учредителей» приведен на первой странице журнала: А. Алексеев, А. Веснин, В.Веснин, Е.Вайс, А.Ган, М.Гинзбург, Э.Гутнов, А.Дамский, А.Дейнека, Доброковский, В.Елкин, Л.Ирбит, Г.Клуцис, А.Крейчик, А. Курелла, Н.Лапин, И.Маца, А.Михайлов, Д.Моор, П.Новицкий, А.Острецов, Диего Ривера, Н.Сидельников, С.Сенькин, Спиров, Н. Талакцев, С.Телингатер, В.Тоот, Бела Утиц, П.Фрейберг, Э.Шуб, Н. Шнейдер, С.Эйзенштейн». Кроме того членами общества были И.Жолтовский, А.Щусев, В.Щуко, А.Таманян, Эль Лисицкий, А.Никольский.

Создание “Октября” – было очевидной попыткой партийного аппарата найти форму объединения представителей всех искусств и всех течений в чисто политическую руководящую организацию. Так начинался мучительный процесс последовательных переименований и слияний художественных организаций, закончившийся в 1932 г. созданием «творческих Союзов».

Опубликованный тут же пункт I устава не оставлял сомнений в характере объединения:

«Художественное объединение „Октябрь» ставит себе целью содействовать дальнейшему развитию в СССР и во всем мире подлинно революционных, т. е. пролетарских, течений в области пространственных искусств. Оно объединяет передовых художников-производственников в области архитектуры, индустриальных искусств, кинематографии, фотографии, живописи, графики и скульп­туры, готовых подчинять свою творческую деятельность конкретным потребностям пролетариата в области идеологической пропаганды, производства и оформления коллективного быта с целью поднятия культурно-идеологического уровня трудящихся масс на уровень авангарда сознательного индустриального пролетариата».[xxiv]

В декларации объединения «Октябрь» значилось: «Сознательно участвуя в идеологической классовой борьбе пролетариата против враждебных ему сил и за сближение крестьянства и национальностей с пролетариатом, пространственные искусства должны обслуживать пролетариат и идущие за ним массы трудящихся в двух нераздельно связанных между собой областях:

а) в области идеологической пропаганды (через картины, фрески, полиграфию, скульптуру, фото, кино и т.д.)

б) и в области производства и непосредственной организации коллективного быта (через архитектуру, индустриальные искусства, оформление массовых празднеств и т.д.).

Центральной задачей такого художественного обслуживания потребностей пролетарской революции является поднятие идеологического культурно-бытового уровня отсталых слоев рабочего класса и находящихся под чуждым классовым влиянием трудящихся до уровня передового революционного индустриального пролетариата…» [xxv]

Из текста видно, что новое объединение меньше всего намерено интересоваться художественными проблемами и дискутировать об искусстве. Задач две и обе скорее полицейские, чем художественные – партийная пропаганда и контроль над личной жизнью граждан, реорганизация ее идеологически правильным образом. Это – прямой ответ на выдвинутый Сталиным лозунг об усилении классовой борьбы по мере строительства социализма и соответственном усилении политического террора. Этот лозунг стал идеологической основой для подготовленной Сталиным культурной революции.

Среди членов-учредителей общества оказалась вся верхушка ОСА. Это вызвало в ОСА сильные внутренние волнения, о которых можно судить по опубликованному тут же «Открытому письму» А. и В. Весниных, Алексея Гана и М. Я. Гинзбурга.:

«Некоторыми товарищами наше участие в организации объединения „Ок­тябрь» истолковывается как отказ от основных принципов конструктивизма и выход из Общества современных архитекторов (ОСА).

Полагаем, что такое неверное толко­вание вызвано недооценкой вновь воз­никшего объединения, которое впервые практически провело в жизнь обществен­ную организацию новых видов художе­ственного труда.

Мы думаем, что это неверное толко­вание, очевидно, вызвано, во-первых, тем, что в декларации «Октября» наряду с новыми видами художественного труда упоминаются и старые виды искусства, и, во-вторых, тем, что в одном из пунк­тов ее говорится об отмежевании объ­единения от всех существующих худо­жественных группировок. По пункту первому разъясняем, что организованное, открытое соревнование новых видов художественного труда со старыми видами искусства есть жиз­ненная и правильная тактика конструк­тивистов и не может быть рассматри­ваема как отступление, как отказ от основных позиций революционного кон­структивизма.

По пункту второму заявляем, что орга­низация ОСА и по своему уставу и по своей целевой установке не может рас­сматриваться как „художественная группировка» нового эстетического течения в архитектуре, а есть научное общество, ведущее работу по отысканию новых путей архитектуры, которыми мы дейст­вительно придем к решению жизненных задач, выдвинутых перед ней Октябрь­ской революцией».[xxvi]

Объяснение странное. Конечно, заявление о том, что объединение «должно обслуживать пролетариат в области идеологической пропаганды и в области производства и организации коллективного быта» снимает подозрение в том, что оно «художественное».

Но вот согласие с тем, что объединение отмежевывается «от всех ныне существующих художественных группировок» действительно равносильно заявлению о выходе из ОСА. И оправдание лидеров ОСА, что «Октябрь», дескать, есть «научное общество» (никак не подтверждаемое тут же опубликованной декларацией) — это хорошая мина при очень плохой игре.

Что это была за игра, какие именно партийные органы придумали «Октябрь» и какими средствами принудили вступить в него тогдашнюю советскую художественную элиту – это тема для будущих исследований.

Известно, что как раз в начале 1928 г. в СССР вступило в действие «Положение об обществах и союзах, не преследующих целей извлечения прибыли», утвержденное ВЦИК и СНК РСФСР 6 февраля 1928 г. В связи с этим Наркомат внутренних дел начал перерегистрация общественных организаций, которая длилась до января 1929 г., была возобновлена в июле. И длилась до марта 1930 г.

«Складывается впечатление, что «Положение» 1928 г. было разработано с одной единственной целью – получить законное основание для «наведения порядка» в общественной сфере, уменьшения количества негосударственных организаций. Объявленная в связи с принятием «Положения» 1928 г. перерегистрация существующих обществ и союзов стала далеко не формальным мероприятием, она была проведена с размахом и серьезными для всей системы общественных организаций последствиями. К моменту завершения перерегистрации в марте 1930 г. число действующих организаций сократилось во много раз. Оставшиеся организации должны были отвечать всем требованиям, которые предъявлялись к ним уже новым нормативным актом – «Положением о добровольных обществах и союзах (объединениях, клубах, ассоциациях, федерациях)» от 30 августа 1930 г.

В преамбуле Постановления ВЦИК и СНК РСФСР «Об утверждении Положения о добровольных обществах и союзах (объединениях, клубах, ассоциациях, федерациях)» прямо говорилось, что новое Положение утверждается «в целях привлечения добровольных обществ и союзов к активному участию в социалистическом строительстве и ввиду необходимости в соответствии с этими целями коренной перестройки форм и методов работы названных объединений, на основе широкого привлечения в эти общества и союзы трудящихся масс и обеспечения пролетарского руководства».[xxvii].

Судя по использовавшемуся в декларации «Октября» выражению «пролетарский реализм», типичному для РАППа,[xxviii] это была попытка согнать деятелей пространственных искусств в организацию, аналогичную РАППу, то есть ставящую своей целью захватить власть в искусстве и подчинить себе все остальные творческие организации. Для Весниных и Гинзбурга вступление в «Октябрь» было средством спасти ОСА и конструктивизм от напора идеологических обвинений, сохранить организацию. В «Списке утвержденных Наркомвнуделом обществ (конец 1928 – начало 1929гг.)», из архитектурных обществ, кроме «Октября», значится только ОСА.[xxix]

Видимо, только благодаря членству лидеров ОСА в «Октябре», в брошюре, выпущенной «Октябрем» в феврале 1931 г., было сказано, что, хотя «пролетарский художественный стиль ни в коем случае не является вариантом конструктивизма», «некоторые элементы этого мелкобуржуазного варианта стиля могут быть частично использованы в переработанном виде пролетарской революцией».[xxx]

Для нашей темы важен пункт устава «Октября» о том, что «обслуживание пролетариата» заключается помимо прочего в «организации коллективного быта».

Это означало, что уже к лету 1928 г. представление о рабочем жилье в виде индивидуальных квартир не имело права на существование даже в качестве отдаленной перспективы. Установка на «коллективный быт» означала установку на общежития. Что и подтверждалась публикацией в том же номере журнала статьи Н. Кузьмина.

Вокруг того, какими именно эти общежития должны были быть и разгорелись страсти в последующие два года

***

В истории советской архитектуры существует устойчивый миф о романтической эпохе середины и конца 20-х годов, когда архитекторы под влиянием революционного энтузиазма увлеклись разнообразными социальными экспериментами и отвечая на «социальный заказ» начали проектировать дома-коммуны.[xxxi]

Это популярная легенда совершенно не соответствует действительности. Выражение «социальный заказ», чрезвычайно часто встречающееся в научной литературе, совершенно неприменимо к советской реальности.

Выражение «социальный заказ» — это синоним «общественных потребностей». В советском государстве 20-30-х годов полностью отсутствовал механизм выражения общественных потребностей, в какой бы то ни было форме. Любые вопросы организации общества относились к компетенции партийных органов. А их обсуждение к компетенции партийных идеологов.[xxxii]

Следовательно, отсутствовал и «социальный заказ». Были только государственные заказы. К тому моменту, когда в СССР начались массовые «социально-архитектурные эксперименты» с домами-коммунами (1929-30 гг.), свобода слова и печати была ликвидирована полностью, прекратились профессиональные дискуссии даже в сугубо отвлеченных художественных областях, «железный занавес» окончательно изолировал советское общество от заграницы. Шла быстрая ликвидация всех существовавших в 20-е годы общественных организаций, в том числе и творческих (последние исчезли к 1932 г), архитекторы превращались в служащих различных советских учреждений и не имели никакой возможности выбора заказов, и выбора тем, в частности — выбора типологии. Финансирование строительства жилья велось государством, и только государство в лице высших партийных органов определяло сколько и каких домов должно было быть построено.

«Социальный заказ» в советском контексте был официальным эвфемизмом, означавшим партийное указание.

Если внезапно в СССР началось массовое проектирование домов-коммун, а потом оно внезапно закончилось, это может означать только одно – смену партийных указаний. Самое важная и самая интересная задача в изучении истории архитектуры сталинской эпохи – это выявление взаимосвязи между партийными постановлениями (чаще всего секретными или завуалированными) и событиями архитектурной жизни, напрямую от них зависевшими.

В 1928–1930 гг. главным событием партийной жизни было составление плана первой пятилетки и связанная с ним борьба Сталина с «правой оппозицией» (Бухарин, Томский, Рыков), пытавшейся затормозить сталинские планы «ускоренной индустриализации».

Проблемы жилой архитектуры редко бывали предметом обсуждений на Политбюро, где принимались основные решения. Но задачи, которые ставились перед архитекторами, проектировавшими поселки и города при новых промышленных предприятиях, целиком зависели от планов финансирования жилищно-коммунального строительства в СССР. Которые в свою очередь были частью планов финансирования индустриализации в целом. Таким образом, понять логику того, что происходило тогда в советской архитектуре можно только исходя из событий внутрипартийной жизни СССР и из тех решений, которые принимались Политбюро и другими партийными инстанциями.[xxxiii]

Практически все ключевые даты борьбы группы Сталина в Политбюро, за ускоренные темпы индустриализации, закончившейся в 1929 г. разгромом «правой оппозиции», одновременно являются и важными датами советской архитектурной истории. Связь между ними очевидна. Чем больше средств выделяло государство под нажимом Сталина на строительство тяжелой и военной промышленности, тем меньше их выделялось на строительство жилья.

В изданной в 1928 г. книге В. П. Чернышева «Пятилетний план развития народного хозяйства СССР» говорилось: «Санитар­ная норма установлена в 8 кв. метров на человека, но она у нас фактически, сводится к 5,5 кв. метра. Для того, чтобы в пятилетие подойти к санитарной норме, нужно было бы построить около 100 млн. кв. метров жилой площади и затратить в 5 лет 11 млрд. руб. При полном напряжении всех источников дохо­дов перспективный план нашел возможным наме­тить затраты на коммунальное и кооперативное жи­лищное строительство за 5 лет в 1 млрд. 279 млн. руб., т. е. всего 16% от действительной потребности. В результате запроектированных по отправному варианту вложений в пятилетнем плане получается 37 млн. 998 тыс. кв. метров новой жилой площади, что значительно облегчает жилищную нужду при улучше­нии качества жилья».[xxxiv]

Это был первый мягкий вариант пятилетнего плана, по которому увеличение городского населения оценивалось в 5 миллионов человек. В реальности городское население СССР увеличилось в результате всякого рода репрессивных мер на 13, 9 млн человек. А жилья по официальным мало заслуживающим доверия данным (без уточнения того, что оно собой представляет) – 23 млн. кв. м. Эти цифры дают ясное представление о масштабах запланированной планами индустриализации жилищной катастрофы.

***

В 1928 г. тенденция развития событий была уже совершенно ясна. Ставший обязательным для использования термин «обобществленный быт» скрывал за собой прямой отказ государства от планов строительства индивидуальных квартир для рабочих даже в отдаленной перспективе. Но пока Политбюро вплотную не занялось архитектурными проблемами и не расставило точки над «i», оставалась еще некоторое пространство для дискуссий и предложений.

Безнадежную борьбу за спасение идеи рабочей квартиры в 1928 г. возглавил Моисей Гинзбург.

Двенадцатого января 1929 г. был создан Стройком РСФСР — Строительная комиссия при ЭКОСО РСФСР, первоначально как Строительный комитет Госплана РСФСР.[xxxv] Как вспоминает архитектор Михаил Барщ, «Гинзбург со свойственным ему умением организовывать коллектив и направить его работу к задуманной цели сумел убедить председателя Стройкома РСФСР (Вельмана) создать при Стройкоме специальную группу по разработке новых типов жилья. В эту группу вошли М. Я. Гинзбург, А. Л. Пастернак, Г. Р. Сум-Шик, Г. А. Зундблат, В. Вла­димиров и я».[xxxvi]

Группа Гинзбурга проектировала типовые минимальные ячейки на одну семью. Причем установка на малую массовую семейную квартиру была для Гинзбурга делом принципиальным, несмотря на явную нереальность таких планов даже в относительно благополучных условиях НЭПа. Гинзбург надеялся преодолеть экономические проблемы путем ужимания площади и объемов квартир, но сохраняя их семейный характер.

Как пишет С.О. Хан-Магомедов:

«Основное внимание коллектив Секции типизации обратил на поиски наиболее экономичной планировки квартиры. Архитекторы ставили перед собой задачу разработать такие жилые ячейки, которые позволили бы дать отдельную квартиру каждой семье с учетом реальных возможностей тех лет. Они считали, что экономичность квартиры неотделима от реальной возможности ее посемейного заселения. Проанализировав статистические данные Госплана, согласно которым в те годы имелась реальная возможность предоставлять отдельные квартиры в две-три комнаты лишь 40% населения, а остальные 60% должны были расселяться покомнатно, архитекторы Секции типизации пришли к выводу, что в условиях тех лет решение жилищной проблемы неотделимо от разработки типовых проектов экономичной малометражной (в первую очередь однокомнатной) квартиры для отдельных семей». [xxxvii]

Судя по всему, статистика, которой, по словам С.О. Хан-Магомедова, руководствовался Гинзбург мало имела отношения к реальности, это скорее был самообман, поддерживающий надежды на спасение идеи индивидуальной рабочей квартиры.

Гинзбург говорил в докладе «Проблемы типизации жилья в РСФСР», сделанном в ноябре 1928 г. на пленуме Стройкома, в присутствии большого количества представителей различных ведомств и наркоматов: «…старое жилье вовсе не было плохим. Оно было прекрасным типом, отвечающим своей задаче обслуживать интересы средней и мелкой буржуазии, для которой предназначалось. Лишь механический перенос этого типа в наши условия делает его экономически невыгодным и социально непригодным. Но для того, чтобы сделать его хотя бы экономически сносным, пришлось заниматься урезыванием, уплотнением. Мы давно уже отказались от второй лестницы, от комнаты для прислуги, но эти жертвы еще недостаточны, потому что коэффициент возводимых ныне домов еще не достигает дореволюционного коэффициента…

До какой же степени мы можем продолжать уминание этого старого дореволюционного типа и за счет чего? За счет жилой площади этого делать не приходится; остается только вспомогательная площадь… Необходимо прежде всего свести к абсолютному минимуму все те переходы и коридоры, которые служат лишь путями связи. Необходимо найти для них научно и практически проверенные габариты. Надо изучить переднюю, ванну, кухню, как изучают важнейшие и точ­нейшие организмы. Научный анализ этих помещений приводит к ясному выводу, что при рационализации проектировки этих помещений, а особенно их оборудо­вания могут быть безболезненно уменьшены их габариты… мы пришли к построению кухни на иных основах. Мы смогли сократить ее размеры до 4,5 .м² только потому, что график движения в ней построен правильно на учете последовательности трудовых про­цессов в кухне… Пробуя дальше анализировать обычную квартиру и ее вспомогательную площадь, мы пришли к выводу о возможности еще большего уменьшения коэффициента за счет высоты вспомогательных помещений—ванны, уборной, передней».[xxxviii]

Из текста доклада, опубликованного в №1 «Современной архитектуры» за 1929 г., видно, что осенью 1928 – зимой 1929 вопрос о праве на существование в СССР семейной квартиры еще подлежал обсуждению. А сам Гинзбург рассматривал жилую ячейку будущего как предельно ужатую и экономную, но традиционную по структуре квартиру на одну семью. Пусть даже и однокомнатную, но с индивидуальными кухней и ванной. В этом Гинзбург и его сотрудники-единомышленники были согласны с европейскими архитекторами, решавшими похожие задачи – Корбюзье, Эрнстом Маем, Бруно Таутом, Ханнесом Майером.

Разница в условиях работы. В Европе существование индивидуальной квартиры для рабочей семьи не ставилось под сомнение; в СССР обеспечение рабочих квартирами было невозможно и даже не планировалось. Ужимая «ради экономичности» площадь жилой ячейки, превращая кухню в нишу, заменяя ванну душем, Гинзбург искал не оптимальный вариант жилья, а минимально возможный, при котором жилая ячейка еще сохраняла качества индивидуальной квартиры. Таким образом, Гинзбург и его группа спасали саму идею семейного индивидуального жилья. Потому, что разработанные ими же квартиры в несколько комнат в реальности не имели шансов не стать коммунальными.

Текст доклада Гинзбурга предварен редакционной врезкой, где говорится:

«В 1928 году группе наших това­рищей удается продолжить свою работу над новым жильем уже и иных условиях, в условиях пла­новой государственной работы и Строительной комиссии, недавно организованной при ЭКОСО РСФСР. По предложению председателя Стройкома т. В. И. Вельмана была организована сек­ция типизации объектов строительства, в первую голову заняв­шаяся вопросами нового жилья. В условиях ответственной государ­ственной работы, при наличии пра­вительственной директивы о мак­симальном снижении себестоимости жилстроительства, группе наших товарищей пришлось с особой на­стойчивостью обратить внимание на вопросы экономики нового жилья. Вместе с тем эти вопросы были правильно рассмотрены ими не в узком разрезе экономики строи­тельных расходов по жилью, а в общегосударственном плановом начале, в учете тенденций роста со­циалистической культуры нашего Союза».[xxxix]

Из этого текста, так же как из мемуаров Барща, видно, что инициатива создания при Стройкоме РСФСР секции, занимающейся разработкой квартирного жилья, принадлежала Гинзбургу, и что редакция ОСА очень рада тому, что работу над жильем удалось легализовать и сделать как бы государственной. Ясно также, что несмотря на высокое положение, которое занимали тогда Веснины в системе ВСНХ, найти желающих поддержать эту работу конструктивисты сумели на относительно невысоком уровне совнаркома РСФСР. Возможно, потому, что пост наркома финансов (а позднее председателя Малого Совнаркома) в Совнаркоме РСФСР занимал Николай Милютин, как раз в это время заказавший Гинзбургу известный дом Наркомфина и чуть позднее сыгравший яркую роль в истории советской архитектуры.

Для Гинзбурга и его группы возможным пределом экономичного жилья на одну семью была максимально ужатая однокомнатная квартира (ячейка F-1) Которая и рекомендовалась в качестве основного типа массового жилья в СССР на ближайшие годы.

Самый важный вопрос, который звучал в прениях по докладу Гинзбурга, касался противоречия между экономической реальностью, когда трех-четырехкомнатные квартиры заселяются семьями покомнатно, и надеждой Гинзбурга на массовое строительство однокомнатных квартир на одну семью.

Сам Гинзбург в ответной речи сказал по этому поводу: «Если обязанность архитектора ре­шать вопросы технического порядка, то вместе с тем он должен решать вопросы и общественного характера. На этой основе была построена вся наша работа. Стран­но, что этого вопроса никто не коснулся. Правильно ли то, что 3-комнатная квартира заселяется тремя семьями? Нет. Следовательно, мы пришли к выводу, что нужно строить для рабочих такие квартиры, которые рабочий будет в состоянии занимать целиком; мы пришли к проблеме создания такой квартиры, полезная площадь которой менее 50 кв.м. <…> Что будет с типом «F» че­рез 50 лет? Очень просто. В нем будут жить вместо 3—4 человек 1—2, в лучшем случае один человек. Но рост будет происходить главным образом за счет грандиозных коммунальных помещений: за счет столовых, кухонь, за счет целого ряда детских садов и других по­добных учреждений, которые будут обслуживать коллек­тивный сектор, а не индивидуальный. С точки зрения такой трактовки общей проблемы через 50 лет эти квартиры будут еще более необходимыми и еще более отвечающими условиям нашей жизни, чем теперь».[xl]

Другими словами, в благоустроенные квартиры площадью от 27 до 31 кв. м (разные варианты ячейки F) уже сейчас предлагалось заселять семьи из 3–4 человек и строить их массовым образом. С точки зрения экономической реальности и планов первой пятилетки это было совершенно невозможно, но судя по всему, и Гинзбург, и председатель Стройкома Вельман, покровительствовавший Гинзбургу, не хотели об этом думать. Вельман в заключительном слове предложил признать работу секции Гинзбурга обоснованной и ее продолжить.

Представитель Госплана РСФСР Герштейн высказался на этот счет достаточно отрицательно: «Ввиду неясности экономической и конструктивной следует перенести вопрос на обсуждение специальных обществ и организаций и потом только окончательно решить». [xli]

Пленум принял предложение Вельмана 40 голосами против восьми. Отдельное голосование президиума тоже было в пользу Вельмана – семь голосов против одного.

***

В том же первом номере «СА» за 1929 г. (то есть за январь-февраль») объявлялось о проведении 7 мая 1929 г. Первого съезда «ОСА».[xlii] Первым пунктом повестки дня съезда был обозначен как «Жилье-город». Сразу же за сообщением о съезде, в разделе «Хроника» [xliii] идет материал С. Лисагора о Международном конгрессе по жилищному и градостроительству, состоявшемся в июле 1928 г. в Париже. В статье приводятся статистические данные о том, о том, как решается жилищная проблема на Западе, сколько где строится квартир и каких. В частности, там говорится, что «Во Франции 18% всех французских семейств живет в однокомнатной квартире; в одном Париже 200 тыс. человек живут в трущобах».[xliv] Это свидетельствует о том, что зимой-весной 1929 г. редакция «СА» (то есть, руководство ОСА) и не помышляет об ином способе решения жилищного кризиса, нежели строительство квартир на одну семью; причем расселение семей в однокомнатные квартиры расценивалось как «трущобное».

Но уже в №4 «СА», вышедшем где-то осенью 1929 г. публикуются «Тезисы по жилью», принятые на 1-м съезде ОСА по докладу Н. Кузьмина. [xlv] По ним видно, что позиция ОСА поменялась кардинально. «Квартира в этих тезисах была объявлена материальной формой мелкобуржуазной идеологии, неприемлемой для нового общества». [xlvi] Обстоятельства, при которых руководство ОСА внезапно меняет свои профессиональные взгляды под влиянием провинциального студента, сделавшего сомнительного качества проект, требуют особого изучения. Представляется, что Кузьмин сам по себе был фигурой незначительной, а указание на смену установок и, соответственно, одобрение его проекта, поступило сверху, из партийно-правительственного аппарата.[xlvii]

«Тезисы по жилью

(приняты на 1-м съезде ОСА)

Дореволюционное жилье.

Классовая сущность дореволюционного жилстроительства

Жилье, как средство максимальной эксплоатации рабочих.

Жилье, как средство классовой борьбы буржуазии с проле­тариатом.

В начальной фазе капиталистической экономики, характерной отсутствием четкой классовой идеологии пролетариата, форма жилья выливается в тип казарм, общежитий с общими нарами. Развитие капитализма и параллельно рост классового самосозна­ния пролетариата вызывает переход в организации жилья от об­щих казарм в блоки-котеджи, которые формируются по типу буржуазной квартиры.

Анализ буржуазной квартиры

Квартира является материальной формой мелкобуржуазной идеологии.

Обоснованность ее в общей структуре капиталистического хозяйства:

а) ЭКОНОМИЧЕСКАЯ – рентабельность—высокий коэффициент жилой площади.

б) ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ – обособленность и создание индивидуалистическо-собственнических навыков.

в) ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ – решение элементов, входящих в содержание жилья (кухня, дет­ская, столовая, гостиная и т. д.), как обособленно работающих частей.

Анализ существующего жилья в советском Союзе (особняки, блоки так называемые дома-коммуны)

Ложность механического переноса схемы буржуазной квар­тиры в новую социальную структуру общества.

а) В СОЦИАЛЬНОМ РАЗРЕЗЕ – данная схема является тормозом в коллективизации быта.

б) В ЭКОНОМИЧЕСКОМ– задачу жилищного строительства: удовлетворить жильем всю рабочую массу и в связи с этим довести жилую площадь на 1 чел. до соответствующей нормы –нельзя решить системой старой изо­лированной квартиры без явного ухудшения экономичности жилья (повышение его кубажного коэффициента).

в) В ФУНКЦИОНАЛЬНОМ – изменение буржуазной квартиры в смысле максимального уплотнения жилой площади лишает ее функциональной обосно­ванности.

Особняки не выдерживают критики как в социальном, так и в экономическом разрезе.

 Существующие дома-коммуны, являющиеся по существу блока­ми из тех же особняков, тоже не могут быть исходным этапом для нового социального типа жилья.

Проблема нового социального типа жилья

(дом коммуны)

Классовая установка – коллективизация быта, т. е. «массовая борьба против домашнего хозяйства или, вернее, массовая перестройка в крупное социалистическое хозяйство». Ленин.

Социальный состав дома-коммуны.

Жилье не может быть решено без учета тех целей и задач, которые ста­новятся перед рабочим классом в по­строении социалистического уклада жизни.

Четкое дифференцирование быто­вых и производственных процессов и максимальная их коллективизация.

1) ОТДЫХ, СОН, ВОССТАНОВЛЕНИЕ СИЛ

2) ПИТАНИЕ

3) ПОЛОВАЯ ЖИЗНЬ

4) ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ

б) КУЛЬТУРНОЕ РАЗВИТИЕ 6) САНИТАРНО- ГИГИЕНИЧЕ­СКОЕ ОТПРАВЛЕНИЕ,

ОБСЛУЖИВАНИЕ

1) МЕДИЦИНСКИЙ НАДЗОР и КОНТРОЛЬ.

Только научная организация произ­водственно-бытовых процессов и реальный учет экономики страны являются единственно правильными предпосылками для архитектора-конструкти­виста в решении дома-коммуны». [1]

***

Первое, что бросается в глаза – «Тезисы по жилью» прямо противоречат недавним взглядам Гинзбурга и его группы. Да и лексика тезисов явно не профессионально-архитектурная, а партийно-публицистическая.

Но при этом «Тезисы по жилью» полностью соответствуют статье Николая Милютина «Борьба за новый быт и советский урбанизм», появившейся в «Известиях» 29 октября 1929 г.[2]

Отныне, индивидуальная квартира есть «материальная форма мелкобуржуазной идеологии». А новый социальный тип жилья, единственно возможный при «реальном учете экономики страны» – дом-коммуна с «максимальной коллективизацией» всех бытовых процессов. Семейной жизни в прямом смысле больше не существует, а «научно-организованные» бытовые процессы получают пространственную дифференциацию в соответствии с «классовой установкой» на «коллективизацию быта».

Можно предположить, что тезисы по жилью тоже писались (или, по крайней мере, формулировались) Милютиным и принимались верхушкой ОСА от безысходности. Летом 1929 г. была уже ясна полная бесперспективность разработок минимальных жилых ячеек-квартир для рабочих. Об их внедрении в массовое строительство не могло быть и речи. Согласно планам пятилетки, реальным было строительство только коммунального жилья, в виде общежитий того или иного, тогда еще не совсем ясного, типа. Следовательно, было совершенно необходимо предложить правительству именно программу строительства общежитий, но таких которые предоставляли бы максимально возможный комфорт жителям; и предложить ее в такой политически безупречной упаковке, чтобы от предложения было не так легко отмахнуться. Только в этом случае мог Милютин, сохранявший еще формально довольно высокое положение в Совнаркоме РСФСР, взять ОСА под защиту, пробивать разработки Гинзбурга и надеяться на то, чтобы убедить в верховную власть их реализовывать. И противодействовать противникам современной архитектуры в советском аппарате.

Подтверждением того, что для Гинзбурга и редакции «СА» «Тезисы по жилью» были вынужденным тактическим шагом, может, на наш взгляд, служить то, что в следующем, пятом номер «СА» за 1929 г. были помещены материалы о виллах Корбюзье и доме Наркомфина Гинзбурга. Эти публикации никак не соответствуют декларации «Тезисов..» о классово-враждебной сущности индивидуальных квартир.[3]

---

[1] Подробнее о «дискуссии о расселении» см. Хмельницкий, Дмитрий/ Милютина, Екатерина. Архитектор Николай Милютин. М. 2013,

[1] Милютин, Николай. Соцгород. Москва, 1930, с. 82.

[1] Предисловие к книге датировано июлем 1928 г.

[1] «Первая мысль об организации заграничной экскурсии инже­неров-строителей, работающих в разных ведомствах, возникла в Центральном Бюро Инженерно-Технической Секции при ЦК Союза Строительных рабочих (ЦБ ИТС ВССР) еще весной 1926 г., когда для экскурсии были разработаны обширная про­грамма и вопросник, установлена связь с нашими заграничными представительными органами, а через них с германскими орга­низациями инженеров и архитекторов, и даже организовано Бер­линское Бюро по экскурсии.

К сожалению, по причинам финансового характера, загра­ничную поездку в сезон 1926 г. осуществить не удалось.

Для возможности скорейшего осуществления заграничной экскурсии ЦБ было признано целесообразным организовать ее сначала по линии только одного ведомства — ВСНХ, а потому в конце 1926 г. ЦБ ИТО Строителей обратилось к ВСНХ СССР с предложением взять на себя организацию заграничной экскур­сии инженеров-строителей.

Постановлением Совещания, созванного 15/П—1927 г. при ВСНХ СССР для рассмотрения письма ЦК и ЦБ ИТС ВССР об организации экскурсии, было принято: «Признать целесо­образной предложенную Союзом Строителей организацию кратко­срочных групповых командировок (экскурсий), проводимых по особому, предварительно установленному общему плану. Соста­вление стройорганизациями списка лиц, командируемых по линии госпромышленности, подведомственной ВСНХ СССР и согласо­вание с заинтересованными хозорганами как этого списка, так и финансовой стороны вопроса, — поручить Строительному Отделу РЭУ ВСНХ СССР (ныне Строительному Комитету ВСНХ СССР)».

Всего было намечено отправить 20 человек двумя группами по 10 человек в каждой, при чем из общего количества в 20 чело­век 11 мест было предоставлено членам Стройконвенции. Во исполнение указанного постановления Строительный Комитет ВСНХ СССР . произвел разверстку мест и предложил хозорганам, вошедшим в разверстку, выработать программу во­просов, интересующих данное учреждение, и наметить своих кан­дидатов, согласовав выдвигаемые кандидатуры с соответствую­щими Бюро ИТС». «Современная строительство Германии. Первая заграничная экскурсия ВСНХ СССР инженеров-строителей и архитекторов», Москва, 1929, с.8.

[1] Там же, с.4.

[1] «Современное строительство Германии», М., 1929, с.72.

[1] Там же.

[1] И далее: «Это обстоятельство дает немецкому архитектору значительное облегчение в создании плана квартиры, когда приходится решать вопрос о получении прямого освещения для ванных комнат и уборных, ибо, поскольку в квартире живет одна семья, то совмещение этих двух устройств в одном поме­щении решается легко и дает кроме выигрыша в помещении еще и экономические результаты из-за большей централизованности санитарных устройств и отсутствия дополнительных пере­городок о фрамугой и дверью с приборами». Там же, с. 77. Обязательное проектирование раздельных ванной и санузла в советских квартирах 20-80х годов было обусловлено необходимостью предусматривать возможность покомнатно-посемейого заселения.

 

[1] «ОСЕНЬЮ ПРОШЛОГО ГОДА ЭКСКУРСИЯ СТУДЕН­ТОВ АРХИТЕКТУРНЫХ И СТРОИТЕЛЬНЫХ факультетов МОСКОВСКИХ ВУЗ’ов ПОСЕТИЛА Германию. ЭКСКУРСИИ, ПРОБЫВШАЯ В ГЕРМАНИИ МЕСЯЦ, ВСТРЕТИЛА ТАМ СРЕДИ АРХИТЕКТОРОВ РАДУШНОЕ ОТНОШЕНИЕ К СЕБЕ И ЖИВОЕ УЧА­СТИЕ В РАБОТЕ.

В СОСТАВЛЕНИИ МАРШРУТА, В ВЫБОРГ ОБЪЕКТОВ ОСМОТРА АРХИТЕКТУРНЫХ СООРУЖЕНИЙ И Т.Д. АРХИТЕНТОРЫ ГУГО ЭРИНГ, ЛЮДВИГ ГИЛЬБЕРЗЕЙМЕР, АРТУР КОРН, МАКС ТАУТ, ВАЛЬ­ТЕР ГРОПИУС, ГАННЕС МАЙГР, АДОЛЬФ МАЙЕР, И ОТТО ЭЙЗЛЕР ОКАЗАЛИ ЭКСКУРСИИ ПОЛЬШУЮ ПОМОЩЬ; МНОГИЕ ИЗ НИХ ЛИЧНО ДАВАЛИ ОБЪЯСНЕНИЯ ПО СВОИМ РАБОТАМ.

МЫ УЧАСТНИКИ ЭКСКУРСИИ ПРИНОСИМ ГЛУ­БОКУЮ БЛАГОДАРНОСТЬ НАЗВАННЫМ ВЫШЕ ЛИЦАМ. ХОЧЕТСЯ ОТМЕТИТЬ ОСОБЕННО СЕРДЕЧНОЕ ОТНОШЕНИЕ К НАМ АРХИТЕКТОРА ГУГО ЭРИНГА.

МУРАВЬЕВ И., КЕЛЬМИШКАЙТ А., КОЧАР Г., БАБУРОВ В., КОЗЕЛКОВ Г., МОРДВИНОВ А., СУВОРКИН, КАРЫГИН, СЕЛИВАНОВ Н». Совр. Арх. №1, 1928 с. 21

 

[1] «СА», №1, 1928, с.34.

[1] «СА», №1, 1928, с.36.

[1] Хан-Магомедов С.О. Архитектура советского авангарда: В 2 кн.: Кн.2: Социальные проблемы. — М.:Стройиздат, 2001., с. 133.

 

[1] См. А. Пастернак. Новые формы современного жилья. Современная архитектура – 1927, № 4-5, сю125-

[1] И. Соболев. «Организация нового жилища и его оборудование». СА, — 1927. №4-5, с. 147.

[1] Кузьмин Н. О рабочем жилищном строительстве //СА.— 1928.-№3.-С. 82—83.

[1] В сборнике «Контрольные цифры по труду на 1929/30 год» указывается, что 17% годовой программы по строительству жилья (1, 108 млн. кв.. м., с затратой 66,48 млн. руб.) может быть выполнено за счет «удешевленного облегченного строительства» со стоимостью 1 кв. метра жилой площади до 60 руб. // Контрольные цифры по труду на 1929/30 год. – Москва: Гострудиздат,1930, 182 с. С 143.

Расчет жилстроительства для рабочих целлюлозно-бумажного комбинат на Кара-Узяке в Казахстане основывался на стоимости 1 куб метра стройки в 20 руб. и высоте здания 3 м., что дает стоимость одного кв. метра. в 60 руб. // Пятилетний план развития промышленности Казакстана. – Алма-Ата, 1930. С. 144.

[1] Харит, Я. Кузбасс в третьем и четвертом годах пятилетки. // Социалистическое хозяйство Западной Сибири». 1932. №3. С. 49.

[1] Исаев, В.И. Быт рабочих Сибири. 1926 – 1937 гг. – Новосибирск, 1988. С. 46.

[1] Правда, в отличие от проекта Кузьмина, где холостые рабочие живут в общих помещениях по 6-10 человек, в проектах Весниных, так же как и в проекте Барща-Синявского, жилые ячейки рассчитаны на одного или двух человек.

[1] «СА», №3 1930, с.14..

[1] Книга вышла только в 1934 г. и, видимо, с большими трудностями. Она была сдана в набор 25 августа 1933 г., а подписана к печати только 8 января 1934 г. К тому времени в СССР уже произошла реформа стиля и современная архитектура была выведена из употребления. Представленные в книге разработки новых типов жилья уже не могли быть опубликованы в архитектурных журналах.

[1] М. Гинзбург. «Жилище», М., 1934., с.138.

[1] Хан-Магомедов, С.О. «Архитектура советского авангарда», Кн. 2, Москва, 2001, с.132.

[1] «СА», №3, 1928, с.73.

[1] “СА”, 1928, №3 с.73.

[1] “СА”, 1928, №3 с.73

[1] Ильина М. Н. Общественные организации в России в 1920-е гг. М., 2000, с.

[1] РАПП — Росси́йская ассоциа́ция пролета́рских писа́телей, созданная в 1925 г.

[1] Ильина М. Н. Общественные организации в России в 1920-е гг. М., 2000, с. 206.

[1] «Борьба за пролетарские классовые позиции на фронте пространственных искусств», М., 1931, с. 10.

Впрочем уже 14 июля 1931 г., в заявлении в бюро фракции ВКП(б) РАПХ «Октябрь признавал свои ошибки»: «IV. Снимаем разногласие по вопросу о конструктивизме, худо­жественную систему которого мы не считаем наиболее близкой к художе­ственной культуре пролетариата. По отношению к конструктивизму должен быть применен тот же метод пролетарской критики и пролетарского отбора, как и к другим художественным системам, выработанным буржуазной куль­турой. Усвоение конструктивистического стиля молодыми пролетарскими художниками мы считаем наибольшей идеологической опасностью в настоящий период обостренной идеологической классовой борьбы на фронте пространственных искусств».

247. Снимаем разногласие по вопросу о ведущей роли архи­тектуры при формировании пролетарского художественного стиля в эпоху пролетарской революции. Гегемония принадлежит не какому-либо одному виду искусства, а пролетарской идеологии…». Борьба за реализм в искусстве 20-х годов. Материалы, документы, воспоминания. М.: Советский художник, 1961, с. 247.

[1] «Архитекторы (как и многие наши соотечественники) в послереволюционные годы восприняли идею социализма и коммунизма как выстраданную человечеством мечту о социальной справедливости. Тогда казалось, что наконец появились реальные возможности осуществить эту мечту, так как все многовековые преграды вроде бы рухнули. Воодушевление было всеобщим и новое требовало пространственного оформления. Модель общества социальной справедливости требовала проектной конкретизации. В этих условиях на первый план выдвинулись архитекторы и дизайнеры. Можно сказать, что проектировщики буквально захлебнулись от раскрывшихся перед ними перспектив. В поисковых разработках новых в социальном отношении поселений и зданий не существовало никаких ограничений. Наоборот, социально-экономические процессы в стране и требования революционно настроенных масс (социальный заказ) опережали самые смелые мечты архитекторов.

Это было сначала. Но затем, получив первоначальный импульс в виде социального заказа, архитектура приобрела такую мощную внутреннюю проектно-поисковую инерцию, какой, пожалуй, не было никогда в истории цивилизации (если говорить о социальных поисках архитекторов). Социальные проектные эксперименты нарастали, как снежный ком, с того момента, когда в архитектуре образовалась критическая масса поисковых идей и пошла цепная реакция».

С.О. Хан-Магомедов. «Архитектура советского авангарда», Кн. 2, Москва, 2001, с.43.

 

[1] Среди недостатков общепринятой в российском архитектуроведении научной методики можно назвать отсутствие интереса исследователей к политической истории страны, в контексте которой и происходили все архитектурные события и доверие к текстам документов и формулировкам теоретических статей без учета степени их достоверности. Без оценки того, насколько автор мог быть свободен в своих высказываниях. «Такой то считает …то-то и то-то», хотя речь может идти о таком периоде существования советского государства, в котором конкретный имярек, (ни рядовой архитектор, ни лицо приближенное к органам власти) просто не могло публично высказать свое личное мнение.

Например, С.О. Хан-Магомедов пишет в своем фундаментальном труде об «охватившем в 1929–30 гг. студенчество движении за организацию коммун» (С.О. Хан-Магомедов. «Архитектура советского авангарда», Кн. 2, Москва, 2001, с.402), вследствие чего организовывались конкурсы на студенческие дома-коммуны, но не пытается поставить под вопрос саму возможность каких бы то ни было спонтанных студенческих движений в это время, и не пытаясь выяснить, кто же в действительности мог дать команду эти конкурсы организовывать.

 

[1] «…Как известно, идея плана первой пятилетки возникла в середине 20-х годов в связи с близившимся завершением восстановления народного хозяйства. Первые варианты плана, подготовленные Госпланом во главе с Г. М. Кржижановским и ВСНХ во главе с В. В. Куйбышевым, не были одобрены партийными инстанциями. В декабре 1927 г. вопрос о первой пятилетке был вынесен на рассмотрение XV съезда ВКП(б). Доклад об основных проблемах пятилетки был сделан главой правительства А. И. Рыковым. С содокладом выступил Кржижановский, доказывавший необходимость выработки научнообоснованного плана и вредность его составления только на основе эмоций и пожеланий; экономическое обоснование каждого показателя — вот главная задача плановиков. Куйбышев уже тогда отстаивал более высокие показатели, считая, что в первую очередь следует развивать тяжелую промышленность, наращивая производство средств производства. Ряд делегатов настаивал на необходимости пропорционального развития индустрии и выделял приоритет текстильной промышленности, мотивируя это необходимостью борьбы с товарным голодом и экономической смычки города с деревней [5].

Съезд принял резолюцию “О директивах по составлению пятилетнего плана народного хозяйства”. В ней не было определенных цифр и конкретных плановых заданий. По существу то была директива, содержавшая принципы подхода к плану. <…> Съезд высказался против сверхиндустриализации: темпы роста не должны быть максимальными, и их следует планировать так, чтобы не происходило сбоев [7]. В социальной программе предусматривались рост потребления, бесперебойное снабжение рынка, повышение покупательной способности червонца, общий подъем материального уровня населения.

Директивы съезда были приняты правительством к руководству. 30 декабря 1927 г. в Госплане СССР была создана Центральная комиссия перспективного планирования (ЦКПП) во главе с Кржижановским и заместителями председателя Г.Ф. Гринько и С.Г. Струмилиным. Президиум Госплана решил составить пятилетний план на 1928/29 — 1932/33 гг. в двух вариантах: отправной (минимальный) и оптимальный (максимальный). Отправной был по своим показателям на 20% ниже оптимального, ибо в ходе выполнения плана могли возникнуть неблагоприятные условия (неурожаи, просчеты, неустойчивость иностранных кредитов и пр.). 3 ноября 1928 г. Президиум Госплана, рассмотрев доклад Гринько, предложил ЦКПП сверстать отправной вариант к 15 декабря и приступить к подготовке оптимального варианта [8].

Над планом продолжал работать и ВСНХ, положив в основу “Контрольные цифры пятилетнего плана промышленности ВСНХ СССР”. Задания в них по росту тяжелой промышленности были значительно увеличены. Наиболее высокие темпы планировались в черной и цветной металлургии, машиностроении, химической и строительных отраслях. В ноябре 1928 г. пленум Постоянного планового совещания ВСНХ разработал окончательные директивы пятилетки, предусматривавшие по промышленности рост на 134,6%, при этом тяжелая индустрия возрастала на 150,2%, а легкая — на 121,4% [9]. Однако, руководствуясь решениями ноябрьского (1928 г.) пленума ЦК ВКП(б), предложившего еще более усилить рост тяжелой промышленности, значительно увеличить производительность труда в промышленности и существенно снизить себестоимость продукции, ВСНХ к середине декабря 1928 г. подготовил новый проект контрольных цифр: рост всей промышленности — на 167%, тяжелой индустрии — на 221%, легкой — на 130% [10]. ВСНХ разрабатывал только оптимальный вариант.

В Госплане не согласились с такими прогнозами ВСНХ. На заседаниях Президиума Госплана 29 декабря 1928 г. и 5 января 1929 г. возникла острая дискуссия. <…> Специалисты Госплана научно обосновали свои доводы и по ряду других показателей. Стало ясно, что план ВСНХ недостаточно увязан с данными других отраслей производства: дефицитом строительных материалов, возможностями сельского хозяйства и т. д. Обсуждение контрольных цифр в Госплане показало, что они нуждаются в проработке на научной основе. К тому времени Госплан заканчивал работу над отправным вариантом плана. Его несколько раз обсуждали на Президиуме, внося коррективы. 12 февраля 1929 г. план был принят за основу [12]. С конца января 1929 г. Госплан начал компоновать и оптимальный вариант пятилетки, причем ЦКПП предложила учесть Госплану подготовленный ВСНХ план по промышленности.

<…> Для утверждения отправного варианта был созван V съезд президиумов Госпланов. Он проходил с 7 по 14 марта 1929 года. Делегаты съезда внесли в план ряд поправок и предложили его откорректировать и сбалансировать. <…> В целом съезд высоко оценил работу Госплана, признав отправной вариант научно и экономически обоснованным [13]. Госплан между тем продолжал работу над отправным и оптимальным вариантами. Правительство торопило закончить дело к апрелю 1929 года.

23 марта, учтя поправки и дополнения, Президиум Госплана утвердил оба варианта плана, отметив, что отдельные элементы оптимального варианта еще не окончательно сбалансированы и он нуждается в детализации [14]. Кржижановский настаивал на том, что основным планом должен являться отправной вариант. Сталина не устраивала такая позиция. Он активно поддерживал завышенные цифры, намеченные ВСНХ, хотя многие его задания не выдерживали критики и были нереальны. 23 апреля два варианта пятилетки рассмотрели в правительстве. Несмотря на резкие возражения Кржижановского, был принят оптимальный вариант под названием “Пятилетний народнохозяйственный план на период 1928/29—1932/33 г.”. Различия между двумя вариантами были весьма значительными, и выполнение оптимального варианта требовало огромных усилий при громадных капиталовложениях.

Председатель Совнаркома СССР А. И. Рыков предложил свой вариант — двухлетку. Суть его состояла в том, чтобы в пределах пятилетки за первые два года обратить особое внимание на аграрный сектор, куда направить больше средств, чем планировалось. Это позволило бы увеличить экспорт сельскохозяйственных продуктов, что даст стране валюту, необходимую для развития промышленности. Но план Рыкова был отвергнут. Оба варианта плана первой пятилетки были вынесены на обсуждение XVI партконференции в апреле 1929 года. С докладами выступили Рыков, Кржижановский и Куйбышев. Только последний был полон оптимизма, пытаясь доказать возможность высоких темпов развития тяжелой индустрии. Конференция одобрила оптимальный вариант пятилетки.

Окончательно план утвердил V Всесоюзный съезд Советов, проходивший с 20 по 28 мая 1929 года. Однако, как показали дальнейшие события, и этот сверхнапряженный план не устраивал Сталина. Именно в то время по решению апрельского (1929 г.) пленума ЦК ВКП(б) был снят с поста ответственного редактора газеты “Правда” Н. И. Бухарин, неоднократно критиковавший завышенные показатели пятилетнего плана, для выполнения которых требовались чрезвычайные меры. На том же пленуме был освобожден от должности председатель ВЦСПС М. П. Томский.

В июле-августе 1929 г. ЦК партии принял ряд постановлений о форсировании развития многих отраслей тяжелой промышленности. 14 августа Куйбышев выступил с докладом на Президиуме ВСНХ СССР, предложив увеличить в 1929/30 г. выпуск продукции на 28%, и ВСНХ приступил к дальнейшему пересмотру заданий пятилетки. Согласно уточненному варианту плана добыча нефти доводилась до 41,4 млн. т вместо 21,7 млн., каменного угля — до 120 млн. т вместо 75 млн., торфа — до 33 млн. т вместо 12,3 млн., выплавка чугуна — 16 млн. т вместо 10 млн., стали — до 19 млн. т вместо 10,4 млн., производство проката — до 16 млн. т вместо 8 млн., паровозов — до 1800 вместо 825, тракторов — до 201 тыс. вместо 55 тыс., и т. д. [15]. Сталину и готовившемуся занять место главы правительства В. М. Молотову этот вариант понравился, и было дано указание еще раз пересмотреть все задания, чтобы вновь увеличить показатели. Так появился вариант 1930 г.: добыча нефти должна была возрасти до 42 млн. т, каменного угля — до 140 млн. т, выплавка чугуна — до 17 млн. тонн [16].<…>

С 10 ноября 1930 г. Госпланом руководил Куйбышев. Контрольные цифры на 1932 г. были составлены с некоторым уменьшением показателей против намеченных, но все же оставались завышенными и научно не обоснованными. <…>

Зарубежные специалисты оценивали советскую экономику 1930—1933 гг. как кризисную, при невыполнении ею текущих ежегодных планов [17]. Лживым явилось утверждение издания, подготовленного Госпланом СССР, о выполнении первой пятилетки по всем показателям “в течение четырех с четвертью лет” [18]. Внимательное изучение самого этого официального издания выявляет иную картину: почти по всем показателям план не был выполнен! Лишь некоторые из них подходили довольно близко к проектировкам отправного варианта плана. (Например, 6,206 млн т чугуна вместо 8 млн. по отправному варианту, 10 млн.— по оптимальному и 16 млн.— по уточненному; такой же была картина по стали и прокату.) Реальное перевыполнение плана имелось только по товарным вагонам. Чтобы продемонстрировать перевыполнение плана по машиностроению, рост его продукции дали в денежном исчислении, а не в натуральных показателях, подвергнув при этом цены также волевому пересмотру.

Примечания

1. Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР. М. 1933.
2. СТАЛИН И. В. Соч. Т. 13, с. 185.
3. ЛАЦИС О. Р. Проблема темпов в социалистическом строительстве: размышления экономиста.— Коммунист, 1987, № 18; СЕЛЮНИН В. Истоки.— Новый мир, 1988, № 5.
4. Суровая драма народа: ученые и публицисты о природе сталинизма. Чч. I—II. М. 1989; Урок дает история. М. 1989; ЛАЦИС О.Р. Перелом: опыт прочтения несекретных документов. М. 1990; ТЕПЦОВ Н. В. Аграрная политика на крутых поворотах 20—30-х гг.

М. 1990; Наше отечество: опыт политической истории. Т. 2. М. 1991.

5. XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). Стеногр. отч. М.-Л. 1928, с. 823—1005.
6. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 4. Изд. 8-е, с. 277.
7. Там же, с. 277—283.
8. Российский государственный архив экономики (РГАЭ), ф. 4372, оп. 26, д. 90, лл. 1—2, 74—75.
9. Экономическая жизнь, 25.XI. 1928.
10. Торгово-промышленная газета, 15.XII.1928.
11. РГАЭ, ф. 4372, оп. 26, д. 491а, лл. 21—24, 30—39.
12. Там же, оп. 27, д. 18, л. 17.
13. Проблемы реконструкции народного хозяйства СССР на пятилетие: пятилетний перспективный план на V съезде Госпланов. М. 1929.
14. РГАЭ, ф. 4372, оп. 27, д. 21, л. 87.
15. Там же, оп. 26, д. 66, лл. 46—48, 62—64.
16. Там же, оп. 29, д. 95, лл. 191—193, 205—207.
17. См., напр., ДЭВИС Р. Советская экономика в кризисе 1931—1933. М. 1989, с. 4.
18. Итоги выполнения первого пятилетнего плана, с. 3.

Л. С. Рогачевская , Как составлялся план первой пятилетки“, Вопросы истории” номер 8, 1993, Альманах Восток, N 3(27) , март 2005г http://www.situation.ru/app/j_art_692.htm

 

[1] В.П. Чернышев. «Пятилетний план развития народного хозяйства СССР»., М., 1928, с.80-83.

 

[1] Стройком РСФСР – Строительная комиссия при ЭКОСО РСФСР, создана 12 января 1928 г. первоначально как Строительный комитет Госплана РСФСР [СУ, 1928, № 26, ст. 191]. Председатель В.И. Вельман, ответственный секретарь М.И. Бронштейн, в составе комиссии – В.В. Воейков [271, с. 69]. Постановлением СНК РСФСР от 5 марта 1928 г. было утверждено положение о Стройкоме РСФСР как комиссии, которое определило: “1. Строительная комиссия РСФСР учреждается при Экономическом совете РСФСР в целях общего регулирования и рационализации строительного дела на территории РСФСР. 2. На Строительную комиссию РСФСР возлагается: а) разработка и внесение на утверждение Экономического совета РСФСР законопроектов по общему техническо-экономическому регулированию и контролю за строительством на территории РСФСР … б) дача заключений по проектам, вносимым в республиканские и союзные законодательные органы по указанным вопросам; в) общее направление и учет деятельности органов технического строительного контроля на территории РСФСР; г) установление рекомендуемых типов жилищ по представлению ведомств и организаций; д) установление общих правил проектирования, калькуляции, организации строительных работ, их производства и отчетности; е) внесение на утверждение Экономического совета республиканских строительно-техни-ческих стандартов и дача заключений по общесоюзным стандартам; ж) разработка вопросов тарифной политики на перевозку строите-льных материалов и общих вопросов тарифной политики по перевозке строительных материалов и общих вопросов транспортирования последних; 3. Программа и план работы строительной комиссии РСФСР, порядок рассмотрения, прохождения и разрешения дел и взаимоотношения ее с отдельными ведомствами устанавливаются Экономическим советом РСФСР по представлению Строительной комиссии” [КД, 1928, № 3-4]. В апреле 1928 г. в связи с упразднением Комитета содействия кооперативному строительству рабочих жилищ при Наркомтруде РСФСР на комиссию было возложено оказание содействия этому строительству, включая и разработку норм. В январе 1929 г. структура Стройкома РСФСР была реорганизована: вместо действовавших до того 6 секций его работа была сосредоточена в 4-х секциях: I – вопросы экономики строительства, учет его эффективности, финансирования, рабочей силы, материалов, транспорта, контрольные цифры к планированию; II – (секция типизации, руководитель М.Я. Гинзбург) – вопросы типизации, разработка конструкций, стандартов, опытное строительство, подготовка и переквалификация технического персонала; III – вопросы нормализации, рационализации и механизации производственных процессов и приемов работ; IV – вопросы организации, руководство УСК (Управление строительного контроля), организация учета, вопросы строительных органов ведомств [НС, 1929, № 3]. В разработке проектных и текстовых материалов, опубликованных в сборнике-альбоме “Типовые проекты и конструкции жилищного строительства, рекомендуемые на 1930 г.” – М.: Гос. технич. изд-во, 1929, – приняли участие следующие сотрудники Стройкома РСФСР и привлеченные “авторы”: М.О. Барщ, В.И. Вельман, И.И. Верезубов, В.Н. Владимиров, М.Я. Гинзбург, И.С. Гуревич, Н.А. Красильников, Л.М. Лисицкий, С.В. Орловский, А.Л. Пастернак. Комиссия упразднена 10 марта 1930 г., ее функции переданы Стройсектору Госплана РСФСР (председатель С.Л. Лукашин) [СП, 1930, № 10], в частности, работа секции типизации получила свое дальнейшее развитие в деятельности Секции соцрасселения Стройсектора Госплана РСФСР*. Казусь, «Свод», с.551-553.

[1] Михаил Барщ, «Воспоминания», в: «МАРХИ. Сборник воспоминаний в 5 томах», Москва, 2006, том I., с. 105.

[1] С. О. Хан-Магомедов. «Архитектура советского авангарда», Книга вторая, М., 2001.с. 347-348.

[1] «Современная архитектуры», №1, 1929, с. 4

[1] «СА», №1, 1929, с. 1.

[1] «СА», №1, 1929, с. 34.

[1] Там же.

[1] Общество современных архитекторов было создано в 1925 г. Созыв первого и последнего съезда ОСА в 1929 г. был связан явно не с внутренней жизнью общества, а с развернувшейся в это время борьбой за власть в советской архитектуре. Борьба в свою очередь была следствием ликвидации НЭПа, сужения возможностей для частной практики (в 1930 г. она была и вовсе запрещена) и перевода всех советских архитекторов в статус государственных служащих. Руководители ОСА (братья Веснины) уже занимали в этот момент руководящее положение в промышленном строительстве. Видимо, они рассчитывали превратить ОСА в руководящую группировку в складывавшей в тот момент советской архитектурной иерархии. В этом контексте можно рассматривать призыв Президиума ОСА к созданию Федерации революционных архитекторов, опубликованный в №3 «СА», вышедшем, видимо, в июне 1929 г. Там в частности, говорилось: «Проблема правильного руководства архитектурной жизнью страны – проблема назревшая и неотложная. Однако организации, которой можно было бы доверить задачу руководства (лишенного однобокости) советской архитектурой не имеется. Предпосылки же к ее созданию существуют» («СА», №3, 1929, с. 89). Главными противником ОСА была, созданная как раз летом-осенью 1929 г. Всероссийская ассоциация пролетарских архитекторов (ВОПРА). Она была основана архитекторами – членами партии и в силу этого претендовала на руководящую роль в советской архитектуре. Позднее, уже после создания Союза советских архитекторов, Виктор Веснин, руководивший с 1934 г. вместе братом Александром и Моисеем Гинзбургом архитектурной мастерской Наркомтяжпрома, планировал подчинить этой мастерской и созданному в 1934 г. Управлению главного архитектора НКТП всю архитектурную деятельность страны. (См. М.А. Ильин, «Веснины», М., 1960, с. 95-104.) «Предложения В. Веснина нашли свое осуществление при назначении его президентом Академии архитектуры СССР…» (там же, с. 104).

[1] «СА», №1, 1029, с. 38.

[1] «СА», №1, 1029, с. 39.

[1] «СА», №4, 1929, с.121-122

[1] Хан-Магомедов С.О. Архитектура советского авангарда: В 2 кн.: Кн.2: Социальные проблемы. — М.:Стройиздат, 2001., с. 382.

[1] С.О. Хан-Магомедов объясняет влияние Кузьмина уважением к нему со стороны лидеров ОСА, но нам это представляется маловероятным. См. «Проект Н. Кузьмина в сопровождении его второй более обширной концептуальной статьи («Проблема научной организации быта») был опубликован в журнале «Современная архитектура». В заметке «От редакции», предварявшей статью Кузьмина, подчеркивалось, что он «один из первых товарищей, четко и широко поставивших вопрос о новом жилище в форме практического предложения», что статья Кузьмина является результатом продолжительной работы, проделанной им еще в 1928 г., когда эти вопросы еще не стояли в центре общественного внимания». Это очень важное признание руководителей ОСА, которые, как мы видим, в какой-то степени отдавали приоритет в деле четкой постановки проблемы нового жилища (как развитого дома-коммуны, т.е. жилкомбината) молодому студенту из провинции. «Уважительное отношение руководителей ОСА к Кузьмину подтверждается и тем, что именно он после своего доклада на Первом съезде ОСА стал основным автором «Тезисов по жилью», принятых на съезде» Хан-Магомедов С.О. Архитектура советского авангарда: В 2 кн.: Кн.2: Социальные проблемы. — М.:Стройиздат, 2001., с. 135-136.

[1] «СА», №4, 1929, с.121-122

[1] Милютин, Н. «Борьба за новый быть и советский урбанизм». Известия, 29 оетябоя 1929 г.

 

[1] Впрочем, свою статью о доме Наркомфина Гинзбург начинает следующей фразой: «Исчерпывающее решение проблемы го­родского жилья в СССР можно получить лишь при условиях:

1. РАЗРЕШЕНИЯ ПЛАНИРОВКИ ГОРОДА В ЦЕ­ЛОМ, ИЛИ ХОТЯ БЫ КРУПНОЙ ЧАСТИ ЕГО (ПО КВАРТАЛАМ ИЛИ ГРУППЫ КВАРТАЛОВ);
2. ПРИ 100 %-ном ОБОБЩЕСТВЛЕНИИ ПРОИЗ­ВОДСТВЕННЫХ ПРОЦЕССОВ ЖИЛЬЯ (ВОСПИТА­НИЕ ДЕТЕЙ, ПРИГОТОВЛЕНИЕ ПИЩИ, СТИРКА И ПОЧИНКА БЕЛЬЯ И Т. Д.).

Поскольку в жилом доме НКФ предо мною была очень узкая задача расселения едва лишь 50 семейств, и все еще «семейств», в известной мере сохраняющих свое индиви­дуальное хозяйство, — само собой понятно радикального решения жилого вопроса здесь искать не приходится». «СА», №5, 1929, с. 161.