Про ад войны, апокалипсис Киевской области, ужасы Донбасса, русскоязычных в украинской армии, контактные бои с оккупантами, последствия контузий и геноцид россиян военный ВСУ Иоанн Зенков рассказал в эксклюзивном интервью Cyprus Daily News.
— Кем вы были до начала большой войны в Украине?
— Я был клипмейкером, режиссером, снимал шоу, снимал клипы и фильмы. Работал с артистами, в том числе и российскими.
— Можете назвать имена?
— Плотно работал с Лободой, она наша артистка, но тогда была в России. Делал пару заказов Ольге Бузовой. Тут работал с нашими «топами», начал заниматься продюсированием. Аккурат перед большой войной подписал контракт на три года с победителем «Х-фактора» Мишей. Чтобы петь, выступать, записывать песни, снимать клипы.. Мы записали один трек, но пришло 24 февраля и все. И я пошел воевать. И он пошел вместе со мной.
— Как вы пошли воевать? Вас призвали?
— Нет. Я вообще был из тех людей, которые не верили в то, что война начнется. Несмотря на новости, ожидание вторжения, я все равно всем говорил «расслабьтесь», думал, что это фейк. А когда 24 числа началось вторжение и войска вошли на нашу территорию, у меня была возможность уехать, но я даже не раздумывал, бежать или воевать, я сразу решил воевать. У меня жена и маленький ребенок, вот их я посадил в машину и сказал «спасайтесь!». А сам позвонил своему певцу, говорю «останавливаем на время сотрудничество, потому что я иду воевать». А он мне ответил «Так и я тоже пойду». И все. 25 февраля мы были уже в ТРО.
— ТРО – это тероборона?
— Да. По сути весь Киев пошел на защиту. Всем выдавали оружие. И мы в один из ТРУ записались. Вместе. Я, Миша и мой лучший друг Игорь.
— Почему не было сомнений?
— Я не понимаю, как вообще можно сомневаться. Ко мне пришли с войной. Началась война. Здесь мой дом, моя жена, моя дочка, моя родина. Обычно у меня не воинственный характер, но здесь все было понятно: на мою родину напали, ее нужно защищать.
Один момент, когда было АТО, у меня, как у коренного киевлянина, не было ощущения, что это прям война-война. Я люблю свою страну, все регионы Украины, но все равно, как-то оставалось ощущение, что это еще где-то далеко (и это была моя ошибка). А здесь уже все: война постучалась в мое окно. Я пошел защищать свою Землю.
— А что такое «ваша земля»? Что означал бы захват Россией Украины? Смена власти? Может, не стоило рисковать жизнью своей и своей семьи, и нужно было уезжать?
— Моя страна. Моя родина. Мой дом. Я здесь живу, я здесь реализуюсь. Здесь живет моя жена. Здесь моя дочь ходит по улицам. И когда подошла российская армия, и начались бои под Киевом, стало очевидно, что это захват.
Это же как пришли к тебе домой, наставили на тебя оружие, и у тебя есть два варианта: уступить преступнику или достать оружие, если конечно ты успеешь. У меня получилось успеть.
Я осознавал, что если они зайдут в Киев, то здесь уже не будет ничего. Война бы все разрушила. И куча ужасных вещей случится с моим городом, с моей семьей, с моими друзьями и с моими соседями.
Я же первоначально в восточную часть Украины не собирался ехать. Я изначально защищать именно Киев. Свой город, который я люблю, где я родился, вырос и работаю.
А кто-то пришел и решил устроить жесть в моем городе. Устроить тут войну.
Я пошел защищать свой город, в котором была счастливой моя семья. Семья – самое главное.
А вот когда я был в Ирпене и Буче… Видел, что там происходило… То, что не прощается! И вот именно там уже появилась злость и желание ехать на Донбасс.
— Вы были в Ирпене и Буче, можете описать, что вы там видели?
— Да, наше подразделение работало в Буче и Ирпене. И когда я зашел в Ирпень… Честно говоря… «Кино» я там увидел. Я как режиссер, ошалел от увиденного, это была как картинка из страшного фильма про войну. Нет половин зданий, мосты разрушены, машины брошены, везде трупы… Трупы, которые видно, что лежали уже несколько дней. Это как картинка из фильма про Апокалипсис. Где-то идут обстрелы. Просто не верилось.
Первое впечатление – шок. Дальше мы видели, как вывозили машинами десятки трупов. Трупы людей: взрослых и детей. Женщин, которых эвакуировали, которые были изнасилованы. Это все неадекватно и стращно. Как это все описать? Это ад.
— То есть вы из своей богемной жизни оказались сразу в эпицентре этого ада?
— Да. Жизнь была. Жизнь была счастливая и успешная, и в один момент – просто «щелк» — и все поменялось.
Второй день, третий день адаптации, и все, ты другой человек. Взгляды поменялись, ощущения. Я понимал, что теперь я воюю. Теперь у меня задача научиться воевать. Потому что то, что я делал до уже неактуально. Нужно защищать свою семью и свой дом от того, кто пришел с войной. Да, у меня были предложения снимать происходящее, документальные фильмы про войну, я же режиссер, но у меня было полное ощущение того, что нет, нужно брать в руки оружие. Я здоровый мужик, спортивного телосложения, участвовавший раньше в футбольных стычках, значит, я не должен закрываться в конуре и делать музыку про войну, например, я должен быть на фронте.
— Вы бы не простили себе другой выбор?
— Да. Я человек, который всегда выбирает активные действия. И в данной ситуации активными действиями было стать военным.
— Вы русскоязычный в бытовой жизни? И общаетесь на русском языке?
— Да. Я долгое время работал с Навкой, сопродюсером, она украиноязычная, у нас были разговоры на тему мовы. Я то спокойно говорю на украинском, знаю его, но думаю на русском. А когда попал на фронт, всем вообще было по-барабану, на каком языке кто говорит. Важно кем ты себя считаешь, и кем ты есть.
— Среди военных украинской армии много русскоязычных?
— Половина.
- И никто их не обижает и не ущемляет?
— Конечно нет. Там вообще этот вопрос не стоит. Мы все можем обсуждать разные проблемы, ситуации, спорить о чем-то внутри нашей страны. Но когда стоит угроза жизни и эта угроза от внешнего врага, нет места дискуссиям.
— Куда вас направили после Бучи и Ирпеня?
— Я не могу говорить про все точки, где мы были, но наше подразделение работало в 6 разных местах. После Ирпеня и Бучи я стал тренироваться, потому что был уже в составе ЗСУ. Мы месяц тренировались с «морскими котиками», британцами… Последней точкой был Донбасс. Место полного окружения. Самая дальняя и горячая точка.
— Вы сейчас в отпуске?
— Я сейчас прохожу ВЛК после ранения. В госпитале. У меня три контузии, потеря зрения, правый глаз, потеря слуха, правое ухо. Говорят, что по слуху, возможно, реабилитируюсь, зрение уже не вернуть. И вот сейчас я прошел лечение от контузии, потому что такое количество взрывов, которое было за 6 дней боя, ты их уже и посчитать не можешь, и точно не знаешь, от чего последствия. Не можешь контролировать равновесие, плохо ориентируешься, плюс, сотрясение, мушки в глазах… Контузии словом.
Думали, что кристалик лопнул, но проблемы с нервными окончаниями. Может, и есть врачи, которые это лечат, но это длительное время, а мне этого некогда делать.
Я другого хочу. Я сейчас пройду комиссию, и узнать, могу ли я продолжать воевать, или уже не пригоден.
— Вы хотите вернуться и продолжать воевать?
— Есть два момента, которые нужно понимать.
Первый в том, что мне здесь уже сейчас сложнее, чем там. Много адреналина, агрессии, которую нужно выплескивать. Я привык там. Я же 4 месяца жил в режиме постоянной войны. И после самой горячей точки здесь тяжело находиться.
Второй момент в том, что война же не закончилась. Все украинцы будут воевать. Отсидеться в войне не получится. Мы закончимся, пойдут другие.
Я уже учусь стрелять с левого глаза. Пробую. Получается, можно. Я думаю. Слышать нужно, конечно, и видеть хорошо. Но я думаю, что можно адаптироваться к этим вадам («недостаткам» укр, — прим ред). Конечно это будет уже не все сто процентов, которые я давал, но все же.
Еще эти головные боли. Они такие сильные и так резко случаются. Это такая боль… Раньше голова просто болела час-два, а сейчас это резкая боль, как будто нож вставили. Как с этой болью будет там, — я еще не знаю.
Я военнообязанный, как мне скажет командир, как они решат, так и будет. Хотя, если меня спишут, не знаю, что буду делать дальше.
— Ты видел «орков», был в ближнем бою с ним?
— Да, самый близкий контакт – 3 метра. Они приходили к нам в окопы. 6 дней крыли нас обстрелами, минометами, танками, бтрами, всем подряд, утюжили нас, а потом пошла штурмовая бригада, они пришли к нам в окопы. Просто по линии, шквальный огонь. Здоровые мужики лет сорока, с разрисованными лицами, скорее всего, наемники. Вот с ними мы схлестнулись в бою.
— То есть это были не срочники, не контрактники?
— Штурмовики. Они и у нас, штурмовики, выглядят по-другому.
— Как воюют «орки»? У них тоже такая же мотивация, как у вас, или у них другие цели?
— Те, с которыми мы схлестнулись, штурмовики, это профессионалы, которые идут на такие мероприятия, просто потому что им уже хочется убивать. Такое появляется.
— То есть в какой-то момент это начинает нравится?
— Да. Я думаю, что те, кто уже очень глубоко зашли в это озеро, не знаю сколько лет воевавшие, они уже не могут без этого, это, наверное, как наркотик, они уже не могут без этого. Это люди войны. Вот такие они были. Воюют они сильно. У нас тогда еще и «химерсов» не было. Когда мы там были, по технике это было 1 к 10. Когда они наступали, по нам били всем, чем только можно: и вертолетами, и самолетами, и танками, и минометами. Вот так они воюют. Достаточно мощно.
Мы вообще чудом вырвались. Нас взяли в кольцо, мы вырывались. И один человек из наших погиб. В параллельной бригаде – аж 12 человек.
А когда убиваешь «орка», появляется адреналин и запал, сила, понимание, что ты можешь. И тогда воюешь с еще большей самоотдачей.
А у нас был невероятный командир, он нас очень мотивировал «Вы крутые! Это наша земля! Слава Украине!», — он красавчик.
Мы держали фланг, и ад несся, и мы решали, сколько будем стоять: сколько можем или до конца. И мы решили, что до конца. И в результате, мы отбились, уложили их и отбили левый окоп.
Правый окоп уже оказался похоронен, и они пошли к нему.
4 часа боя, и мы победили. Мы стоим на СВОЕЙ земле. Мы ее отбили. Это сильная мотивация. У них то такого нет. Они то хоть на подкорке понимают, что это они агрессоры, и они на чужой земле, и они не правы.
А в нашем взводе все очень успешные люди, бизнесмены, семейники, защищают свою жизнь, своих родных, свою землю. СВОЮ.
Но воздух там конечно заряжен… за 8 лет… Там жуть. Я думал, что в Буче ад был, но там… Там еще хуже. Контр-страйк, постоянное ощущение рулетки: выживешь или нет.
— Как думаешь, еще долго продлится?
— Думаю, что не быстро это все… Даже с западным оружием, это все уже перешло в затяжную историю. Там постоянно идет война. Не так как в АТО, там кидали, сям кидали, сейчас гремит все время. Не прекращая. Наш командир, который служил в АТО с 14 года, он сказал, что мы за 6 дней прошли все, что они проходили за 8 лет.
Сопротивление такое сильное, что бой идет на равных. Не смотря на то, что у них больше техники.
Чтобы их отбивать нужно намного больше ресурсов, чем для защиты. И я очень надеюсь, что уже до Нового Года будет подписан мирный договор. Потому что любая война заканчивается мирным договором.
— Договором на любых условиях? Ты бы согласился отдать часть территорий Украины ради мирного договора? Если будет принято такое политическое решение?
— Нет. Более того, Зеленский уже поставил нас в такую точку, когда это исключено. Нам с ним повезло. Повезло, что он такой мужик с яйцами, такой принципиальный человек, и что он взял и поставил ультиматум «мы или так или не так».
Но мне, положа руку на сердце, после всего пережитого, хочется убивать всех россиян. Мне уже никого не жалко. Были моменты, такие жесткие ситуации, после которых я смотрел и думал «я хочу убить вас всех! И мирных!». Потом, правда, попускало. Но в моменте кошмара, уничтожить хотелось всех. Это я как военный говорю, а политика – это искусство договоров.
И Зеленский поставил так принципиально ситуацию, и он красавчик. И эта договоренность должна быть достигнута. Вернутся на границы 24 февраля, а дальше возвращать войной. Вряд ли уже будут какие-то компромиссы с их или с нашей стороны.
— Думаешь с россиянами можно договориться? Они же всегда нарушают договоренности.
— Да. Когда сильные.
— Пока слабые соблюдают, а потом снова нарушают? Тогда есть ли смысл с ними договариваться?
— Пока слабые, да. Нам просто нужна пауза. Нам нужно накопить вооружение. Сейчас это происходит в экстренном режиме. Мы учились в сжатые сроки. Вот даже я. За месяц. Хорошо, что был опыт АТО. Я считаю, что нам нужна пауза, чтобы мы накопили силы, подготовились, выстроили структуры, потому что сейчас много есть нюансов. Много людей погибают из-за ошибок. Из-за того, что мы учимся воевать на ходу. Поэтому отбить то, что захвачено, выйти на границу, а дальше действовать через паузу. Хотя я понимаю, что это вариант маловероятен.
Я стараюсь смотреть на ситуацию шире, мы теряем людей. Лучших людей. Людей, которые были очень полезны в мирной жизни для страны: успешные программисты, экономисты, хирурги, инженеры, генеральные директора… Там воюет цвет нации. Те, кто тут поднимали экономику. Сильные характером, красивые, умные, смелые мужчины и женщины. А что может быть через год? Вырождение… Останутся же только те, кто поджали хвосты. И когда война закончится, кто будет нацию формировать, кто будет строить страну? Вот это меня лично пугает очень.
Это если я стараюсь думать, как политик. А если я думаю, как военный, то конечно, никогда. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах я бы не подписал эту петицию про референдум.
Я могу только анализировать, а когда отдаюсь чувствам, то хочу отбивать их до конца.
И вот еще момент.
Мы вот были в Донецкой или Луганской области, точно не помню. И я покупаю сигареты, а мне продавщица кидает сигареты и говорит «Нахрена вы сюда приехали?». Вот это да. Там 3 из 4 так говорят. Только один скажет «молодці, хлопці!»?. Все, кто были украинцы, оттуда уже уехали. Остались только сепаратисты. Я так охренел вообще. Думаю: «как так? Какая у тебя мотивация, то?». Мы тут рискуем, теряем братьев, телом пули собираешь, а тебе говорят «нахрена вы приехали?».
— А как же поступать с этими людьми?
— Никак. Это не украинцы. Пускай едут к себе домой – в Россию.
— Как ты относился к русским к России до войны?
— Нормально. У меня было много друзей, сотрудничества, я часто ездил в Россию по работе. Нормально.
— А сейчас?
— Ненависть. Только ненависть. Причем, что я, когда началась война, созванивался с коллегами – режиссерами. И одна моя хорошая знакомая спрашивает «а зачем вы сами себя бомбите?», я говорю «Ты же меня знаешь хорошо, знаешь, что я адекватный человек, и могу тебе сказать то, что я делаю, и что не делаю. По нам стреляете вы». А она мне «нет, это ты запутался. А я знаю правду, вы сами по себе стреляете».
И я понял, что это зашитая нация, уже, к сожалению. Там люди, которые выросли на пропаганде, у них уже даже нет способности мыслить, мыслить свободно.
Мы украинцы привыкли к тому, что мы мыслим свободно. Если нам кто-то закрывает рот, мы начинаем спорить. Там этого нет.
И эта еще имперская история. Наверное, там в целом такой народ.
В сознании своем я никогда не считал их братьями. Они другие. У них другие ценности, правила, законы.
Я даже когда в Москву приезжал видел разницу. Город динамичный, но какой-то серый, а у нас он кольоровий («цветной» укр, — прими ред), с цветами. Чувствовалась разница тогда еще.
Но была надежда, что там есть адекватные люди, которые посмотрят новости мировые. Да включи же ты ВПН, увидь, что вы творите, падла! Даже если ты боишься выходить на площадь, как это сделали мы, то хотя бы знай правду, понимай, будь честным с собой! А нет же! У них даже интеллигенция, эта элита, режиссеры, художники, даже у них настолько зашиты мозги, что они не могут сопоставить факты и понять реальность.
И после того, как я все это осознал… Ну, блин, этот народ не исправить.
— Считаешь ли ты, что весь российский народ несет ответственность за войну в Украине?
— Несут точно те, кто принимают решения. Вся эта их гнилая линейка – всю на похороны. А народ. Что делать с собакой, которая подхватила бешенство? Ты ее уже никак не исправишь. Утилизация. К сожалению.
— Ты брал в плен?
— Нет. У нас подразделение, которое в плен не берет. Это было оговорено с самого начала. Не сдаемся в плен и не берем.
— Ты хочешь что-то им сказать?
— Да. Русские, россияне, вам пиздец. То, что вы натворили. Не прощается. Могу сказать от всего ВСУ, то, что вы натворили, мы не забудем ни-ко-гда. И закончится война, мы убьем ваших воинов, а потом мы придем и убьем всех ваших людей. Это кровная заруба. Потому что то, что тут начудили эти идиоты… И при этом наш командир что говорил? Когда мы их укладывали пачками. Командир говорил «только давайте мы им не будем ни уши отрезать, ни мучать. Мы защищаем свой дом, но мы не варвары. Убил его и все. Мы не звери! Убить, но не мучать. Не звери, а люди!». Мы должны были убивать врага, а не издеваться над человеком. А там, с той стороны, — зверье, просто зверье безнаказанное, то, что они творят. Их, видимо, не научили, что такое наказание за беспредел и варварство, но ничего, мы научим.
Сейчас вот признается геноцид украинского народа, так вот, думаю, что закончится это все геноцидом российского народа.
— Слава Україні!
— Героям слава!
Борис Демаш специально для Cyprus Daily News
Нас можно поддержать через Revolut
номер +35799960344
или PayPal
СДЕЛАТЬ ПОЖЕРТВОВАНИЕСпасибо за вашу поддержку!