«Самое страшное, что российская армия забрала мою свободу», — говорит психолог Инесса Самброс – украинка из Херсона, которая 44 дня провела в оккупации и согласилась вспомнить все пережитое. О многоразовых памперсах, о том, как образованность спасает от бомбёжек, о пропавших без вести волонтёрах, и о том, как родной город встретил оккупанта, Инесса рассказала Cyprus Daily News.
— Как вы узнали, что война началась?
— Я проснулась в 7.30, у меня был запланирован насыщенный день. Мы долго готовились к запуску нового проекта, и это должно было случиться 24 февраля. Я не сразу обратила внимание на гаджеты. Занималась своими обычными утренними делами. А потом взяла телефон в руки и увидела там десятки смс и пропущенных звонков. Первым открыла сообщение от кумы. «Кумася, война началась!», — прочитала я там. У меня сразу включилась защитная реакция психики, и я попросту ушла в отрицание. Не отреагировала. А потом увидела сообщение от мобильного оператора, о том, что в школу и в садики детей вести не нужно. Война. И я поняла: все изменилось. Прямо сейчас.
— Стали планировать эвакуацию?
— Нет, поначалу я даже не думала об этом. Я дома. У себя дома. Почему я должна уезжать? Плюс, мне не верилось, что это по-настоящему. Да, я читала, я узнавала, но все пока не касалось меня и мою семью лично, и я почему-то не боялась. Все воспринимала, как факты, то, что лично меня не касалось. Но сразу решила волонтерить. Я же перинатальный психолог. Многие беременные женщины и женщины с грудничками остались без мужей (они в ВСУ), в этой ситуации они оказались самыми незащищенными, им нужна была поддержка и помощь. И я решила быть полезной таким образом.
Однажды позвонил испуганный мужчина, муж, говорит «жена рожает! Помогите! Что делать!», я отвечаю «Так «скорую» вызывайте, а он говорит, что они отказываются ехать, потому что на Антоновском мосту сейчас бои, и буквально только что там разбомбили машину «скорой». Я уже была готова по телефону роды принимать, но стали звонить в «Красный крест», а там уже все выезды распланированы, график, цейтнот. К счастью, «скорая» все же решилась, и приехала за ними, и они родили.
— Как проходили ваши первые дни, до того, как российская армия вошла в Херсон?
— Меня и мою семью спасали прогулки. Во время ходьбы становилось легче, в состоянии этой неопределенности, когда ты понимаешь, что все изменилось, но еще не понимаешь, а как при этом действовать. Только ходить. А сам город в первые дни как будто бы взял тайм-аут. Это было похоже на какой-то фильм. О будущем, или фильм ужасов. Я такого никогда не видела. Люди массово уезжали, началась паника. А во время воздушных тревог город был как вымерший. Я как-то гуляла со своим семилетним сыном во время тревоги, и я была шокирована тем, каким пустым и не живым может быть наш Херсон. А сирены у нас выли по 15 раз в день.
— Когда вы поняли, что это на самом деле война, и она вас непосредственно касается?
— 26 или 27 февраля. Я уже не помню точно. Но мы вечером хотели встретиться с кумой, вышли с семьей на улицу и поняли, что не можем добраться к ней. Маршрутки, автобусы, — ничего не ходило. Попробовали вызвать такси, но на том конце включался автоответчик. И мы решили идти пешком. А живем мы недалеко от «белого дома» (госадминистрация, — прим ред), в самом эпицентре событий. Так вот, когда мы завернули к «белому дому», увидели, что возле него расстилают ежей, людей в форме, поняли, что вот оно. И началось самое ужасное.
Я была там 44 дня, из них больше 30 дней гремели взрывы. Тряслись не просто окна или дома, тряслось пространство.
Мою школу разбомбили.
Дома знакомых.
— А ваш дом?
— Повезло. Пока. Он остался целым. Но знаете, что херсонцы придумали, чтобы окна не выбивало от взрывов? Заставляли их книгами! Такой вот лайфхак!
— То есть, кто больше любит читать, у кого больше библиотека, тот и больше защищен?
— Именно. Вот как полезно быть образованным. Украинцы. Тяга к знаниям в крови. А когда со связью проблемы были, что наши делали? Да на крыши вылезали! Чтобы хоть как-то друг другу весточки передавать
— А как обстояли дела с товарами?
— Это тоже было как в кино! Выглядело как абсурд! Сюр! По-другому и назвать не могу. За один день пропало все детское питание и подгузники. Говорю же, будущие и молодые мамы остались самыми незащищенными. Но и здесь сыграла украинская смекалка. С памперсами что делали? Испачканные внутренности выкидывали, а каркас оставляли, и набивали его ватой и тряпками, чтобы использовать повторно. Да, так делали. Выкрутились. Но это же про регресс. Так не должно быть.
— А что с продовольствием в целом? Гуманитарных коридоров то не было.
— Не было. Но продукты были. Да, я снова вспомнила, что это такое «доставать продукты», как в СССР, Перестройку, но было. Дефицит был, трудно, да, но возможно. В очередях люди делились друг с другом информацией: «там-то яйца есть, но сегодня уже не взять. Надо завтра с самого утра идти».
А очереди! Какие очереди! Я такого в жизни не видела. Так, на глаз, видела очередь в пол километра зигзагом, к банку. Люди пытались снять деньги. Никто ж не ожидал, что карточками нельзя будет пользоваться. Муж в 8 утра очередь к банкомату занял, в 6 вечера снял наличку. Представляете, какая очередь?
— Украинскую гуманитарку не пускали, а российскую брали?
— Нет. Ни за что. Продуктов было мало, но их можно было достать. Да, не как мы привыкли, и молочки одно время не было, и тех же яиц, но что-то та было в магазинах.
Однажды случай был. Гуляли с кумой и нашими детьми, и нас на площадке увидел мужчина в штатском. Увидел, и идет к нам. Дети катаются на качелях, а я смотрю, думаю, что он хочет. А он подошел и протянул мне 4 йогурта, наших, херсонских, «Данон», говорит «на, бери!». А я ему «Нет, не надо». А сама думаю, что это? — Подкуп или они отравленные, ну, знаете, в ситуации опасности ты опасность видишь во всем. А он мне «на, говорю, бери!». И тут моя кума подошла, говорит: «А зачем вы нам хотите их дать?». Он начал отвечать, и я по говору поняла, что он наш, херсонец. Он сказал, что впервые в жизни захотел сделать что-то хорошее, просто так, кому-то что-то дать, просто так. И мы взяли. Не знаю, где он те йогурты достал, наверное, к себе домой нес, но решил поделиться.
— А как вообще херсонцы встретили российскую армию?
— Как! Отбивались! Про Сиреневый парк слышали? Ребята, обычные ребята из теробороны, с голыми руками, по сути, отбивались от танков! Почти все погибли.
— А почему вы все же решились выехать оттуда?
— По нескольким причинам. Во-первых, волонтеры, наши, херсонские волонтеры, начали пропадать. Без вести. За ними приходили россияне. И мы до сих пор не знаем, где они. Это жутко.
Во-вторых, город превратился в руину. Бомбардировки российские мародеры… Мы шли с сыном, и он говорил «о! а это же наше любимое кафе! А сейчас оно уничтожено», почему?
И такое было часто. То одно, то другое любимое или привычное место.
В-третьих, я больше не могла там находиться. Ни физически, ни морально. Я чувствовала себя так, будто я голая вышла на улицу, а мне даже прикрыться не дают. У меня забрали мою свободу.
Я звонила друзьям и прощалась с ними. Спокойно так. А они кричали на меня: «не вздумай! Мы еще встретимся!».
А потом был случай, когда я и с сыном прощалась. Это были такие взрывы…
Все тряслось, мы выбежали в коридор, и я сказала сыну, что когда он не должен сдаваться, и когда он выберется из-под завалов, а мы с папой будем мертвы, он должен бежать к людям, не к людям в форме (российской форме, — прим ред), а к обычным людям. Потому что раньше, в мирное время, как было? Ты можешь помочь себе, люди могут помочь тебе, и государственные органы могут помочь тебе. А потом как стало? Украинского ничего не осталось, россияне — наоборот -тебя уничтожить хотят, только на своих надежда. На людей.
— Как же это не нормально, что мать должна говорить такое своему семилетнему сыну..
— Да. (плачет) так быть не должно. Но в тот момент, я действовала только из рациональности и чувства страха за своего сына.
Я больше всего переживала то, что мой сын может погибнуть. И что другие дети могут погибнуть. Ведь они же куда бьют? Куда-попало, без разбора.
— Страшно было?
— Я до последнего сохраняла самообладание. Хорошо, что у меня здоровая психика. Но страшно стало, когда в город зашли эти военные… В черной форме с оранжевыми полосками… Росгвардия…
От них прям чувствовалась эта озлобленность и жестокость.
Чистое зло.
Однажды во время комендантского часа слышала крик женщины. Такое отчаянье. Я знаю, что это означает…
— Её насиловали?
— Да. Этот крик, вой боли ни с чем не спутать. И никто, никто ей не мог помочь. Они же с оружием, а украинской полиции нет…
— Что забрали с собой из дома?
— Две футболки себе, две – сыну, две — мужу. Пару комплектов белья, по чуть-чуть. Маленький чемоданчик. Не могла брать большой. Не могла. Неправильно это.
А! И украшения. Но не все. Я очень люблю украшения, обожаю их, но не стала забирать все. Деньги – это все наживное, все можно купить. Но.. Взяла только то, что значимо. Ценно. Вот эти сережки, например, (показывает на себе сережки-ракушки, — прим ред). Они из нашей Херсонской области, из Железного Порта. Они для меня очень значимы. Это часть моей Родины.
— Трудно было выехать?
— О да. На выезде была огромная очередь из машин. Всех остановили на блокпосте с российскими оккупантами. В какой-то момент их военный проехал мимо нас, крича, чтобы мы все возвращались. Мы не сразу поняли, в чем дело, а потом расслышали, что он кричал, что доедет до конца очереди, и проедет еще раз, на этот раз уже непрерывно стреляя. Чтобы всех расстрелять.
— Какой кошмар.
— Да. И все машины одна за одной стали разворачивать. И знаете что? Так четко, так вежливо, все было быстро, но никакой паники. Никаких ДТП даже не было.
И мы с семьей вернулись домой.
И дома у меня впервые за 42 дня случилась истерика.
— Плакали?
— Плакала, выла, кричала. У меня забрали всё. И я даже не говорю о материальных вещах. Мою жизнь, мою свободу. И вот забрали волю. Заперли тут как в коробке, и не давали выехать.
Это такое насилие, которое они устроили, насилие над нами. Геноцид.
Я была готова бежать. Мне не нужна машина, не нужны вещи! Я готова идти пешком, сколько потребуется! Готова ползти!
Только выпустите меня из этого ада.
Пришли чужаки и решили, что хотят, чтобы у нас было по – их! Нет! Ни за что! Я была в отчаянии. Но знала, я это так не оставлю. Я буду пытаться. Сколько потребуется. Раз, два, сколько угодно, но я не сломаюсь.
— Но вы здесь, в Кипре, значит, и правда не сломались: выехали.
— Да. Через два дня. 9 апреля. Ехали и считали блокпосты оккупантов. А потом, через 8 или 9 блокпостов, я увидела машину… И расплакалась! От счастья! От радости! От чувства безопасности! Знаете, что это была за машина? Это была машина украинской полиции… И в этот момент я поняла: я на свободе – я в Украине.
— Вы сами выезжали или кто-то помогал?
— Помогли. Один местный бизнесмен (имя не называем в целях безопасности, — прим ред). И тут очень важный момент! Он очень успешный. У него много денег. И конечно же у него была возможность в первые дни выехать куда-то в западные области Украины, но что он сделал? Он сразу же отдал две свои машины ЗСУ, а сам сел за руль третей машины и стал заниматься гуманитарной помощью! Находил, грузил, возил… И нам он тоже очень помог. Вот такие у нас люди.
Вообще знаете, эти события проявили то, какие мы есть. Помощь поступает сразу. Не нужно никому ничего объяснять. Все готовы протянуть друг другу руку. Такое единение. И человечность.
Не так как с рашистами.
С ними, как в той песне про муравьев: «Один сломается, ну: ничего, есть другие». У них человеческая жизнь ничего не значит.
Жители оккупированного Херсона должны срочно эвакуироваться. Всеми возможными способами
— Сразу ехали в Республику Кипр?
— Нет, сперва в Одессу. Там отдышались три недели и поехали на Тернопольщину. Там с мужем стали заниматься волонтерской деятельностью. Там добрые люди отдавали свои дома для переселенцев. Да, они старые, но жить можно. Мы с мужем приводили в порядок эти дома, и туда заселялись украинцы-переселенцы. Без платы за аренду. Только коммуналка.
Муж и сейчас там. Продолжает эту деятельность.
— А почему вы решили приехать в Ларнаку?
— Из-за подруги. Алены. Она здесь уже давно. С начала полномасштабной войны открыла здесь центр для беженцев «Обійми Support». Они опекаются переселенцами. А кто переселенцы сейчас в основном? Женщины и дети. А это моя специализация. Вот она и сказала мне, что здесь, в центре нужна помощь психолога. И я решила приехать. Чтобы быть полезной им. Здесь.
— Синдрома выжившего нет?
— Нет. Человек должен находиться там, где он будет максимально полезен и продуктивен. Для меня важно помогать. Я помогаю. Мы проводим встречи, мастер-классы, собираемся вместе, чтобы преодолеть боли и жить дальше. Ощущать вкус жизни.
Знаете о психологических техниках «перерождения», как например похороны при жизни? Для переоценки ценностей и для ощущения вкуса жизни? Так вот, все эти техники ничто, в сравнении с войной и оккупацией.
Я сейчас такой вкус жизни ощущаю. Такой счастливой себя могу чувствовать.
Просто потому что могу гулять с сыном, и при этом не слышать взрывы и не бояться, что ракета может прилететь.
Просто потому что могу позвонить друзьям.
Просто потому что могу спокойно пить чай. Не нужно мой любимый, не нужно с цедрой лимона или с бергамотом! Самый обычный черный чай.
И это такое счастье.
— Вы попрощались с Херсоном навсегда?
— Что вы! Нет! Это мой дом! Мой город! Моя Украина! Я хочу быть дома. Я обязательно вернусь. И Херсон обязательно вернется домой. Как и все другие города и села. Домой – в Украину. Свободную и счастливую.
Херсон – это Украина! И по-другому быть не может!
— Слава Украине!
— Героям слава!
Лана Ермакова специально для Cyprus Daily News
Нас можно поддержать через Revolut
номер +35799960344
или PayPal
СДЕЛАТЬ ПОЖЕРТВОВАНИЕСпасибо за вашу поддержку!