Разбираемся в сути явления вместе с «Путеводителем по рашизму- путинизму» Олега Кудрина в публикации Укринформа.
В прошлом материале мы рассмотрели, как москва использовала и до сегодняшнего дня приспосабливает к своей агрессивной политике мифическое «право на собирание Руси», наследство Рюриковичей. Сегодня разберем традиции использования кремлем еще более абсурдного «права на агрессию», идущее от Византии, римских императоров и Чингисхана. А это, соответственно, подразумевает претензии на земли, как к востоку от москвы, так и к западу.
Причем – на долгие последующие века. Поэтому при рассмотрении и этой темы важно соотносить давние события с современностью. Ведь кремль и сегодня пользуется все той же наступательной логикой.
ПАДЕНИЕ ОРДЫ, ВИЗАНТИИ, СОВПАВШИЕ С ВОЗВЫШЕНИЕМ МОСКВЫ
Возвышение москвы совпало с расколом Золотой Орды в середине XV века и последующим разгромом конкурентами его основного срединного ханства – Большой Орды (начало XVI века). Это открыло путь московскому кремлю для агрессии на востоке. Завоевание западных осколков Монгольской империи, стран, застывших в своем социальном и технологическом развитии, было делом предопределенным. В исторической перспективе это давало кремлю надежный тыл, стратегически важную пространственную глубину для военного продвижения и в западном направлении, против более сильных соперников в Европе.
В это же время произошло и другое важнейшее событие – падение Константинополя, завоеванного османским султаном Мехмедом II (29 мая исполнится 570 лет со дня этого события). В ту пору у москвы не было возможностей добраться до осколков Византийской империи (это время придет через несколько столетий). Однако появилась возможность претендовать на духовное наследие Константинополя, Второго Рима. И даже на замещение его, для
начала – в собственном мнении.
Для москвы статусность Константинопольского престола, церкви-матери подрывалась сразу несколькими обстоятельствами. Во-первых, ее вынужденным подписанием в сложных условиях Флорентийской унии с католикам (1439). Не добавляло в глазах московитов авторитета и то, что первый после падения Царьграда Константинопольский патриарх был сразу же возведен на престол (1453) новым правителем, мусульманским султаном, взявшим титул «Цезаря Рима».
Песочные часы истории перевернулись. Некогда великая Византия оказывалась примерно в том же положении, в каком восточная Русь, Залесье было век-два назад. И это открывало возможность претендовать на символическое духовное наследство Второго Рима. Тем более весомую оттого, что московия в десятилетия, следующие за падением Царьграда, становилась все мощнее. В отличие от других православных стран, чье стремление говорить о своей преемственности в смысле Третьего Рима, не подкреплялось воинской силой.
ИДЕЯ «МОСКВА – ТРЕТИЙ РИМ» – ИЗ НЕДАВНО ПОКОРЕННОГО ПСКОВА
По мере ослабления Византии идея преемственности ее славы, величия и духовной силы, «второго Константинополя» /«третьего Рима» витала в восточной Руси и не обязательно в приложении к москве. Историки предполагают, что на это повлияли в том числе и болгарские книжники, бегущие от османской власти. У них к тому времени уже был в ходу образ «Царьграда Тырнова» (тогдашняя болгарская столица).
Идея эта сгустилась и получила однозначную прописку, когда выяснилось, что именно москва одерживает победу, захватывая другие земли, княжества, республики. При этом – разоряя, переселяя их политическую элиту и разумеется, передавая ее собственность своим московским «служилым людям». (Поразительно, насколько точно в третьем тысячелетии кремлевские правители повторяют те же действия на временно оккупированных украинских землях).
К тому же очень важным символически был второй брак Ивана III (отца Василия III и деда Ивана Грозного) с племянницей последнего византийского императора – Софией (Зоей) Палеолог (1472).
Идея «Москва – Третий Рим» менее явно была изложена уже в рукописях «Русского хронографа» 1512 года. Остаться же в истории ей было суждено в чеканной формулировке псковского монаха Филофея «Москва – третий Рим, а четвертому не быти», в посланиях, обращенных великому князю московскому Василию III. Показательно время этого обращения – 1523-1524, спустя десятилетие после низложения Псковской республики тем же Василием III, снятия вечевого колокола и объявления всей Псковщины «вотчиной» московского князя (1510). В таком пастырском обращении накоротке Филофея к самодержцу, кажется, можно найти особый комплекс жителя недавно присоединенной территории – тщеславное желание стать больше и выше, поучая нового правителя и тем самым присоединяясь к его величию. (Полтора столетия спустя, увы, нечто похожее мы увидим на киевском примере).
У Филофея эта идея носила скорее философский, тревожный, наставительный характер, с главной мыслью необходимостью хранить благочестие, чтобы не настал конец света (поскольку предыдущие «Римы», якобы, пали от греховности). Экспансионистское осмысление идеи «Москва – третий Рим» будет востребовано позже, при Иване IV Грозном.
Важно и то, что эта концепция обобщила целый ряд других легенд, привязывающих московских рюриковичей к Византии. О «белом клобуке» императора Константина Великого, якобы попавшем через Новгород к московским
митрополитам. И, конечно же, о царском венце, якобы подаренном великому князю киевскому Владимиру Всеволодовичу (Мономаху) его дальним родственником по матери – императором Константином IX Мономахом! Позже это воплотилось в фальсифицированном кремлевскими умельцами новоделе – венчальной «шапке Мономаха» (ее символическая важность обосновывалась тем, что московские Рюриковичи относились к ветви Мономаховичей).
НЕЧТО НОВОЕ – ЕДИНООБРАЗИЕ МЫСЛЕЙ МОСКОВСКИХ ЛЕТОПИСЕЙ
В 1547 году Иван IV первым из московских правителей венчался на царство – под той же «шапкой Мономаха». При Иване Грозном были завоеваны Казанское, Астраханское, Сибирское ханство, взяты под контроль башкирские земли, часть ногайской орды. Амбициозная и даже заносчивая политика велась и в западном направлении (что в итоге вылилось в разорительную и бессмысленную Ливонскую войну).
Важны были и сопутствующие качественные изменения в московской общественной жизни той поры. Выдающийся исследователь древней литературы Дмитрий Лихачев писал, что ко времени правления Ивана Грозного, в XVI веке кардинально поменялись давние принципы исторических сочинений на Руси:
«Летописцы предшествующих XI-XV вв. подвергали тексты используемых ими летописей весьма скупой и осторожной переработке. Они пытались сохранить тексты своих источников. Поэтому в летописи не было единой авторской точки зрения, а выражались взгляды многих авторов, более или менее поверхностно редактировавшиеся последним из летописцев, объединявшим летописные тексты своих предшественников. В летописи до XVI в. господствует многоголосость».
Многоголосость… Теперь же, под властью московского кремля, все свелось к двум новым принципам, целенаправленно внедряемым сверху: «единство точки зрения на исторические события и единство темы исторических сочинений». Что, конечно же, приводило к целенаправленной и единообразной идеализации истории
московской государственности, понимаемой как вся русская история…
В будущем именно такая приукрашенная москвоцентричная история восточной Европы, подгребающая под себя историю древнейшей Руси (Киевской, Новгородской), стала главным нарративом, доминирующей парадигмой не только в россии-СССР, но и в мире. (Не говоря уж о том, что спустя века, такая же последовательно четкая регламентация истории, ее идеализация будут наново введены кремлем: в XX веке при Сталине и в XXI веке при путине).
ДВУГЛАВЫЙ ОРЕЛ ИЗНАЧАЛЬНО ВРАЛ РАЗНОЕ – В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ
Среди прочего, авторам и составителям летописей в XVI веке важно было показывать правильность, естественность разрастания нового государства – легитимность завоевательных походов москвы. У дьяков посольского приказа, посланцев, дипломатов, задача была, в общем-то, такая же, но с большим учетом ситуативности – с кем, когда и как общаешься.
Дл обоснования восточной экспансии московская дипломатия намекала или более- менее прямо говорила о том, что Иван Грозный является то ли потомком, то ли наследником, то ли неким преемником Чингисхана и чингизидов. А если кто-то из контрагентов не хотел воспринимать такой аргумент, то предлагалось напоминать о военной силе московии.
В итоге получалась своеобразная дипломатическая игра в «я знаю, что ты знаешь, что я знаю», когда москва как бы всерьез говорила о Чингисхановом родстве (преемничестве) своего князя-царя. А новые вассалы с восточной словесной пышностью с этим как бы соглашались. При этом не менее важно и то, что, используя такой подход, московия, по сути прямо заявляла, что является преемницей Золотой Орды, Монгольской империи (а не только Руси, Рюрика).
Показательно, что в последующие века, когда слово «Европа» стало синонимом силы, воинской мощи, второй тезис – о прямом московском наследовании Орды, чингизидов – в московском/российском общественном пространстве практически выветрился (оставшись в узкопрофильных трудах историков). Его место заняла другая тема – обширные рассуждения о том, почему новые восточные вассалы с пониманием относились к праву на власть московского / петербургского «белого царя».
Что касается западного направления внешней политики, то, как мы уже говорили, прежде всего, предъявлялись претензии на наследство Руси и Рюрика. Имел кремль некоторое родство, разной степени близости, и с двумя византийскими династиями. Но государству, расширяющемуся столь быстрыми темпами, и этого было мало. В
«Сказании о князьях Владимирских» (написано до 1527 года) предком легендарного Рюрика объявлялся совсем уж легендарный Прус, который, якобы был… родичем римского императора Августа. Убедительно? Ну как сказать… Поскольку на западном направлении оппоненты москвы были сильнее, чем на востоке, то и веры в происхождение московских князей, царя от кесаря Августа было совсем мало.
И это само по себе показательно – две противоположные версии «права на агрессию» выдвигались москвой одновременно – в двух направлениях, для двух разных аудиторий – на Востоке и на Западе. То есть две головы нового московского герба, двуглавого орла, с самого начала привыкли врать разное – в разные стороны.
Не менее важной и более долгоиграющей была третья ложь, выдвигаемая в те же времена.
АПРИОРНАЯ БОГОПОДОБНОСТЬ И ПРАВЕДНОСТЬ ЦАРЯ ПРЕСТУПНИКА
Оппонентом Ивана Грозного, самым знаменитым московским политэмигрантом той поры был Андрей Курбский. Вот что писал в первом же письме ему Иван IV: «А о безбожныхъ языцехъ, что и глаголити! Понеже те все царствии своими не владеютъ: какъ им повелятъ работные ихъ, тако и владеютъ. А российское самодержавство изначала сами владеютъ своими государствы, а не бояре и велможи!… еже от Бога данные намъ власти самимъ владети и не восхотехомъ подо властию быти попа и вашего злодеяния».
И это, снова же, то, о чем мы говорили в прошлом материале. Ордынская матрица в правлении московского престола. Мы говорили о том, что московская Русь изменила властные традиции предшествующей Руси – Киевской. А Иван IV фиксирует то, как московское принципиальное «самодержавство» отличается от стран, к западу от нее, то есть европейских или в его пояснении – «безбожныхъ языцехъ». Но он это поясняет, конечно же, не ордынской традицией, а Высшим решением, властью, полученной напрямую от Бога.
В одном из последующих писем царь пишет: «Якоже убо Июда злата ради преда Христа, тако же убо и вы наслаждения ради мира сего православное християнство и насъ, своихъ государей, предали есте, души свои забыв». Здесь делается следующий логический шаг: поскольку власть царя от Бога, то преступление против государя (что тождественно его государству) подобно преступлению против Христа.
Важный тезис, прижившийся в российской исторической традиции. Вспомним, примеру, событие полтора века спустя – уход Ивана Мазепы от подчинения Петру Первому. В ответ царь провозгласил – против канонических правил – «анафему гетману Мазепе» и приказал изготовить «Орден Иуды». Также в современной истории РПЦ влиятельной является секта царебожников, проводящая прямую параллель между подвигом Христа на кресте и «царем-искупителем» Николаем II (в этом кругу также много сторонников канонизации Ивана Грозного).
Возвращаясь к Ивану IV… Сочетая истовую религиозность с показной и регулярной жестокостью, он имел для этого системное обоснование. Грозный «перенес» на землю, в московию и ее ближние воюемые пределы небесную
иерархию: царь – посланник Бога, сопоставимый с Христом, окружение – ангелы и архангелы, суть деятельности которых – беззаветное служение. Поэтому все, что делает царь и его подручные, изначально является правильным, законным. Соответственно в своих сочинениях и своей практике Иван Грозный руководствовался пониманием: все, что против воли царя – преступно и заслуживает самого жестокого наказания в ветхозаветном духе. А то и страшнее.
Благодаря такому подходу, право на внешнюю экспансию, восточную или западную, у Ивана Грозного по-своему гармонично дополнилось столь же абсолютным правом на внутреннюю агрессию. То есть – направленную против
своих же подданных, давних или недавних.
ОПАСНЕЙШЕЕ: ИДЕЯ БОГОПОДОБНОГО ПРАВИТЕЛЯ + ТРЕТИЙ РИМ
А теперь подведем итоги в рассмотрении этих трех идей, получивших развитие в московии XVI века – как они отразились на истории россии, как видоизменились и как влияют на сегодняшнюю жизнь.
Как уже говорилось, притязания москвы по линии Орды, чингизидов позже были все менее популярны, известны. В отношении восточных владений со временем чаще стали использоваться не прямые понятия вроде «покорения Сибири», а нейтральные – «продвижение», «освоение» Сибири (и Дальнего Востока) или более изысканное ломоносовское «прирастание Сибирью» российского могущества.
Любопытно, что когда в ХХ веке на том же восточном направлении оформилась концепция евразийства (в разных ее вариантах), то в этом случае акцент был уже совсем другой: величественная неповторимость евразийской цивилизации с ее русским ядром и союзничество Руси и Орды в противостоянии Западу. То есть парадоксальным образом восточный вектор кремля отразился от стратегической глубины московитской Азии, чтобы бить в западном направлении.
Претензии на наследие кесаря Августа в традициях российской агрессивности также отмерли. А вот территориальные претензии на византийское наследство «Второй Рим» со стороны «Третьего Рима» материализовались, ожили в XVIII веке и становились все более вызывающими для мира. В сущности, повторилась история с Золотой Ордой. По мере того как ослабевала Оттоманская империя аппетиты россии, теперь уж петербургской, становились все больше. Не зря в XVIII-XIX вв. цесаревичей или просто великих князей Романовых модно было называть Константинами – с прикидкой на трон Константинополя. И последняя война за Босфор и Дарданеллы, начатая в 1914-м, закончилась для империи катастрофой. (А перед тем еще была мини-катастрофа 1905 года на Востоке, когда из-за спины слабеющей Китайской империи вдруг выглянула набирающая силу Японская).
Но самой долгой, влиятельной и опасной стала мистическая концепция абсолютной власти московского правителя, представление о ее некой сверхъестественной природе. Ее устойчивость не была поколеблена в московии, россии династическим кризисом, Смутой и Земским собором, выбравшим новую династию Романовых. Избыточными и достойными порицания казались отдельные проявления власти Ивана IV, но не само право на них. Соответственно в московской/российской традиции, в отличие от европейской, оказывались неудачными попытка обуздать абсолютизм, ввести его в рамки конституционной монархии.
Может быть, так случилось еще и потому, что идея божественно самодержавной власти переплелась с концепцией «Третьего Рима», византийского наследства и стала составной частью взглядов об особой роли россии, русского народа в мировой истории – русского мессианства. На фоне представления о себе как о Святой Руси такая логика была естественной: богоподобному царю соответствует народ- богоносец… В том или ином виде эта народно-вождистская идея прошла через века и дошла до сегодняшнего дня: «Если не путин, то кто?», «Есть путин – есть россия, нет путина – нет россии». И в россии сегодня (при поддержке «россии сегодня /Russia Today») основная масса населения вполне согласна с правом лидера начинат и вести агрессивные войны.
В следующий раз мы рассмотрим то, как обосновывалось «право на агрессию» в советский период российской истории. И как достигло в нем высшей стадии.
(Продолжение следует)
Олег Кудрин, Рига