Идея Григория Сковороды о противостоянии враждебному миру, который ловил его, но не поймал, имеет концептуальное отношение к победобесию, в очередной раз обрушившемуся на обитателей российских просторов. И коронавирус здесь что-то вроде трамплина, усиливающего дискомфорт, от которого хочется освободиться, как от пояса целомудрия. В том числе и с помощью такого инструмента самоутверждения и самооправдания, что камуфлируется под гордость за предков, одержавших великую доисторическую победу.
Самоизоляция, унижение, жизнь под замком (посадят на цепь дурака), все давно плохо и, когда станет лучше, неизвестно. Неужели даже сейчас, когда и порадовать себя нечем, нельзя хоть немного почувствовать себя людьми, которым так естественно иметь среди предков не сплошь рабов и неумех (у которых за столетие ни суд не получился, ни парламент), а богатырей — не вас. Настоящих героев, и не из сказки про очередного Иванушку-дурачка (от этих Иванушек в глазах рябит), а вполне домашних предков из семейных альбомов, нянчивших нас и баловавших, словно нисходили из облака истинных благ, не требующих ни обмена, ни возврата. Вот, дедушка с дурацкой прической и усами под Лотмана, с рядом медалей баюкает ляльку, которая и есть я в виде ленивого голубца в той обратной перспективе, на которую раскошелился семейный фотоархив.
Что и дедушкой нельзя теперь гордиться на исходе какого-то там месяца карантина, если он жил во времена Сталина, а мы сейчас при Путине (хотя разница между ними лишь амортизационная: они рулили одной машиной, только сначала та шла по бездорожью, а теперь по тому же кругу, но после цивилизационного грейдера)? Война-то была, в войне победили, жопу-Европу освободили, евреев из лагерей выпустили, так что, получается, и здесь мы опять виноваты?
Слышите этот легкий дребезг, будто мелочь в кармане при беге за автобусом, как звучит эта отчаянная просьба: нам весь мир – чужбина, отечество нам память, какой бывает только детство до разочарований в себе, а родственники – олимпийские боги, способные на многое.
Это мольба о праве на гордость войной и нашей фамилией на ней (с солдатской и лейтенантской правдой) звучит не от тех, кого называли быдлом, потому что обмануть его не трудно, коль сам обманываться рад. Вполне состоявшиеся гуманитарии обмениваются жалобами турка, вполголоса шипя на тех, кто пытается отнять у них право на гордость дедушкой: не Сталиным – о чем вы – дедушкой, который не насиловал несчастных по темницами, а лишь работал свой ратный труд, как полагается, и заслужил свою награду. Мол, кто я буду без памяти предков, если отрекусь сейчас – не от тараканища в Кремле, а от деда Матвея, который ушел вихрастым солдатом, а вернулся капитаном артиллерии с гирляндой наград, что звенели когда-то в ящике письменного стола, под папкой с документами и квитанциями из прачечной, на улице Бабушкина.
Русскому человеку трудно не посочувствовать. Но и посочувствовать не проще. У этой апории не два ключа, больше. Самый неубедительный тот, что рациональный. Наши дедушки – как уверяют клеветники Европы – не только освобождали Берлин, но и запрягали в кабалу Варшаву, Прагу и Будапешт. Они освобождали евреев из лагерей, а потом загоняли в них тех, кому коммунисты оказались столь же милы, как нацисты: один хрен, свободы лишали одинаково. Хотите гордиться дедушкой с орденами за Сталинград и Берлин, вычтете из общей суммы сдачу за лишение свободы всех тех, кого утром освободили, а вечером вернули обратно.
И это не праздник со слезами на глазах, а преступление, точно такое же без срока давности, только за него, в отличие от руководителей рейха, никто не ответил и не ответит. Чтобы быть зверем, не надо быть его зубами, можно просто быть шерстью. Это они – зубы, мы – шерсть.
Но чем гордиться, мил-человек: что превратили соцлагерь в концлагерь, что до сих пор не в состоянии оценить содеянное, а дабы отгородиться от ответственности, придумывают метафизические фикции, в которых одно и то же лицо за все хорошее достойно поклона, а все плохое, как с белых яблонь дым. Может, поэтому все перестройки идут коту под хвост, что чувства ответственности не возникло, а если не возникло у нас, то почему возникнет у тех, кто нами рулит?
Однако требовать рациональности, когда вовсю зудит жажда оправдаться гордостью за поражение в правах, — сизифов труд. Но зайдем с черного хода. Что такое вообще эта гордость? Даже не просто гордость, а гордость, отливающая потным патриотическим перламутром? Потому что я, предположим, или тот парень, вполне вроде как могут гордиться сепаратно семейным воином в гимнастерке (спасибо за победу, можем повторить). Но мы живем в обществе, и общественные чувства – это индивидуальные и групповые, сплетенные в косицу. То есть сегодня ты играешь джаз, а завтра этот джаз играет вся Ивановская. И не говори, по ком звонит колокол: патриотизм – это сумма.
Гордость – это никогда не гордость кем-то. Это гордость собой, который не забыл, вспомнил, кому не чужда любовь к отеческим гробам и родному пепелищу. Потому что гордость – зеркало, смотришь с умилением на другого, видишь себя.
А зачем нужна эта гордость нашей власти, умеющей управлять волнами праведного народного гнева и народной любви, что твой Гергиев или Кашпировский? Русский патриотизм – это такой самодур. Пробуешь губами крапчатую приманку с цветными ворсинками, которая и есть ни что иное, как гордость за конкретного деда, а заглатываешь весь крючок. Со слюнкой проглотил, и все: мир ловил тебя и поймал. Он, советский мир, тянет за тонкую невидимую нанонить, изобретенную в шарашке Чубайса из материалов от Aliexpress, и ты идешь за ней, как крыса за дудочкой, потому что этот крючок у тебя внутри, от него все горит, как от рюмки водки на столе, и ты у него в руках.
Хотел совсем немногого: погордиться (от коронавирусной усталости) дедом и дядей в пыльных шлемах, а оказался проводником оптоволокна манипуляторной политики Путина и его присных. Попросил лишь о праве на отдельную фамильную гордость и стал участником спецотряда по окучиванию богоносцев патриотическим дурманом, по отношению к которому ксендзы – это младшая детсадовская группа в публичном доме Кремля.
Лучше уж ловить рыбу, честное слово, целей будешь.
Михаил БЕРГ