Продолжаем разбираться в явлении с «Путеводителем по рашизму-путинизму» Олега Кудрина в публикации Укринформа.
В предыдущем материале мы начали рассматривать наследие художника Василия Сурикова и «правильную трактовку» шести его главных полотен, данную искусствоведом «старой школы» Николаем Щёкотовым в книжице «Картины Сурикова» (1944) профильного издательства «Искусство». В ней автор по советской традиции отталкивается от речи Сталина. Но, как мы предположили, может быть, даже получал и личные наставления от Вождя.
Сегодня мы завершим тему более подробным рассмотрением самой проимперской, самой колониальной картины Сурикова – «Покорение Сибири Ермаком».
ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ФОН ХУДОЖНИКА – ЮНАЯ «СТЕНКА НА СТЕНКУ»
Книга Щёкотова была сдана в печать в декабре 1943 года, издана – уже в 1944-м. Последние полтора года Второй мировой войны в Европе. И соответственно – противостояния нацизму. При этом просто поразительно, насколько некоторые ее тезисы перекликаются с нацистскими.
Скажем, как и почему, объяснилась в Третьем рейхе неизбежность победы Германии. Прежде всего, тем, что немцы – «раса господ», арийцы, нордические люди. Более того – самые лучшие из арийцев (по признаку «расовой чистоты»). И они, конечно должны победить в противостоянии с «низшими расами», в которых самое ужасное, по мнению нацистских идеологов, перемешивание многих рас и народов. Запомним это и сравним с пояснениями советского автора тех же лет.
Но сначала узнаем, что сам Суриков говорил о замысле картины поэту Максимилиану Волошину, который много выспрашивал у него о технологии художественного процесса:
«В “Покорении Сибири” тоже много лично пережитого. Точно так же, бывало, идем в кулачном бою стенка на стенку, сомнем врага, собьем в кучу, прижмем к обрыву и врежемся в кашу человеческих тел. И типы инородцев – тоже все это было хорошо знакомое по сибирской жизни. Даже и силуэты всадников, в смятении скачущих на дальнем берегу, – тоже ни что иное, как передача ярко сохранившегося в памяти впечатления». (Тут же нужно пояснить, что всадники из детских воспоминаний – это свои же, стражи порядка из казаков, бросившиеся вылавливать расшалившихся подростков после гимназической проделки).
Шарж Кукрыниксов. Автопортрет Сурикова на фоне «Покорения Сибири»
Так что же, в сущности, говорит Суриков об эмоциональной подкладке «Покорения Сибири». Что это бой двух ватаг, только уже не кулачный «стенка на стенку», а настоящий, смертельный. Но тактика та же – смять, «прижать к обрыву». То есть он относится к сибирскому войску, как когда-то к другой соперничающей «стенке» в красноярских драках, только лица меняет – на «инородцев». И причина, почему удалось «смять» в «Покорении Сибири» тоже достаточно очевидна: огнестрельное оружие казаков – против луков и стрел сибиряков. Кажется, это имел в виду Суриков, говоря в другой раз о «встрече двух стихий». У самого художника нет этнического или расового высокомерия.
Лентулов. Портрет Щекотова с женой. 1919
ЯВНЫЙ РАСИЗМ – «МАССА», «СКОПИЩЕ», «КЛОПОВНИК» НАРОДОВ
А теперь посмотрим, в какой аранжировке это подается авторитетным советским автором Щёкотовым, получившим хорошее образование в императорские времена (посмотрите, например, на его импозантный семейный портрет, созданный выдающимся художником Аристархом Лентоловым). Итак, Щёкотов:
«Навряд ли действительно казацкую “ватагу”, как бы смел ни был ее набег, стихией обозначить можно. Иное совершенно дело, когда мы воспримем подвиг Ермака и его дружины как беззаветное выполнение народного стремления. Русский народ – вот то, что Суриков понимал под стихией. Это одна из сторон, участвующих в столкновении, а масса сибирских народов – другая. Слова великого художника таким образом для нас вводными к истинному содержанию картины становятся.
Русская сторона наступает, движимая, спаянная и вдохновленная сознанием всенародного значения совершаемого ими дело, – так понимал дело Суриков, а противники Ермака – скопище разнообразных народов, брошенное в бой велением своего властителя, ему подневольное».
Иными словами, честно говорится, что покорение сибирских народов является «народным стремлением» всех русских. Поразительно также противопоставление единого русского народа («чистой расы» в нацистской терминологии) – «массе, скопищу разнообразных народов». При том, что говорить о «едином народе» в приложении к донским казакам, составлявшим дружину Ермака – вообще глупость несусветная. Поскольку на Дон приходил и бежал, кто хотел.
Вдохновенное описание русского экспансионизма, сделанное в 1943-1944 гг., вообще очень подходит под клише «Drang nach Osten / Натиск на Восток», которым славянские публицисты, в том числе в Российском империи и позже в СССР описывали немецкий экспансионизм. Только тут «–» сменен на «+».
Бакст. Портрет Бенуа. 1898
К слову, о «массе, скопище народов» у Щёкотова. Похоже, это переложенная на более приличный язык совсем уж отвратительная расистская строчка из популярной книги Александра Бенуа «История русской живописи в XIX веке» (1901-1902): «В особенности дикари скомканы в совершенно компактную кашу. Но это-то и хорошо <…> намерение художника высказалось с полной ясностью: отвага сплоченной кучки героев, врезывающейся в эту гигантскую, кишмя кишащую, как клоповник, массу, представляется сказочной, невероятной и особенно прекрасной». Эта книга была переиздана в ельцинской Российской Федерации в 1995 году. И в высокопарном предисловии «Живое наследие серебряного века» – ни слова извинений или хотя бы пояснений в связи с такими расистскими строками с геноцидным душком. Автор «Картин Сурикова» до «клоповника» не опускается, но сибирские «дикари» и в его книге присутствуют.
Бенуа, «клоповник»
«ЖЕЛЕЗНАЯ ВОЛЯ» И «ЯРОСТЬ» ПРОТИВ «ПАСЫНКОВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА»
Вот как Щёкотов считает нужным описать ситуацию с противоборствующими сторонами «Покорения Сибири». Текст взят из воспоминаний сибирской гимназической учительницы, опубликованных в 1937 году в Иркутске в книге «В.И. Суриков. Материалы к биографии художника»:
«Особенно характерными для сибирского пейзажа были юрты остяков (нынешнее название народы – ханты, — ред), убогие жилища, где жили люди, еще лишенные культуры, пасынки человечества, люди в самодельных меховых одеждах, с непонятною речью, задавленные голодом, нищетой и болезнями. При остановке парохода они забирались на борт, предлагали рыбу, просили табаку и водки. Матросы их гнали. А Василий Иванович спешно делал наброски в своих книжках».
Да, финно-угорский народ хантов, имеющий давнюю самобытную культуру, назван здесь «людьми, еще лишенными культуры, пасынками человечества». Да, остяки задавлены голодом, нищетой, болезнями, а еще – водкой, привозимой в эти края русскими колонизаторами. Уважаемый советский автор тоже никак не комментирует эти строки, наполненные имперским высокомерием. А далее, по пути следования парохода, любовно описана жизнь завоевателей – русские деревни:
«На берегах виднелись живописные группы по-праздничному пестро разодетых крестьян, слышалась гармоника, кое-где пели песни. Бегали и играли ребятишки. Василий Иванович приходил в восторг от этих картин, почти не отходил от борта парохода. Он рассказывал о задуманной им картине из сибирской истории, где должен был фигурировать Ермак».
Вообще-то российские авторы часто любят рассказывать, каким благом было для сибирских народов освобождение из-под власти «татарских ханов», в том числе хана Кучума. Но две эти картинки, поставленные рядом, показывают, что к чему.
Вернемся к тексту советской книги Щёкотова. Об уважении к коренному населению Сибири – и не только – говорит и такой ее фрагмент:
«Типы (внешности казаков из отряда Ермака, — ред.) в высшей мере сгармонированы <…>Лица их дышат единой железной волей. Там, за этим обрезом высокого надречного обрыва, скрыта нехоженная, неведомая «обетованная богатырей страна» (фраза из восточного эпоса, — ред.). Они должны овладеть ею, и овладеют. Убеждены в этом, живут этим… Отсюда аскетическая строгость их лиц, отсюда огненная ярость их взора и подчеркнутая крепость их рук».
Высшая нота – кажется, трудно излагать идеи завоевания более прямо, откровенно и восхищенно, с шовинизмом – одновременно и мужским, и имперским: «Они должны овладеть ею, и овладеют». А как вам это: земли Сибирского ханства с многоплеменным населением – «нехоженные, неведомые». Разумеется, нехоженные и неведомые пришедшим захватчикам. И это – смыкание с белым расизмом, традиционным колониализмом заморских империй.
А вот это очень похоже именно на нацистскую пропагандистскую литературу: «Лица дышат единой железной волей… аскетическая строгость… огненная ярость взора». Не менее характерно и выделение «в высшей мере сгармонированных типов» внешности. Так и хочется добавить: «расовых». На чем и остановимся.
БОЛЕЗНЕННОЕ ОТНОШЕНИЕ К КРАСОТЕ, «СГАРМОНИРОВАННОЕ ЛИЦО»
Для этого нужно сделать небольшое отступление из сферы «исследований НС» (то есть национал-социализма). Нацисты болезненно большое внимание уделяли физической красоте, гармоничной внешности. Отсюда эти бесконечные антропометрические измерения, вплоть до самых одиозных, распространенных в военное время – с циркулями для измерения черепа, от чего могла зависеть судьба и жизнь человека. Нацисты фетишизировали расовые теории и пытались перевести их в практику. Считалась, что по внешности можно определить степень «расовой чистоты» и соответственно человеческих качеств каждого человека. В том числе определить, насколько он годится для приобщения к «расе господ».
В самой Германии смеялись над тем, насколько нацистские лидеры, зацикленные на физической красоте и гармонии, сами мало соответствовали их параметрам. В разных вариантах ходил такой анекдот: «Настоящий ариец должен быть блондином, как Гитлер; стройным, как Геринг; физически совершенным, как Геббельс; с прекрасным зрением, как Гиммлер, и германской фамилией, как у Розенберга». В период формирования отрядов СС их называли «блондинами Гиммлера», а кандидатуры жён действительно утверждались по фотографиям лично рейхсфюрером. Образцами арийской красоты для нацистов были – античные скульптуры и ранняя европейская живопись…
Тут же – для противопоставления – посмотрим, а что о красоте говорил сам Суриков (в записи Максимилиана Волошина):
«Женские лица русские я очень любил, непопорченные, ничем не тронутые. Среди учащихся в провинции попадаются еще такие лица <…> Каждого лица хотел смысл постичь. Мальчиком еще, помню, в лица все вглядывался — думал: почему это так красиво? Знаете, что значит симпатичное лицо? Это то, где черты сгармонированы. Пусть нос курносый, пусть скулы, а все сгармонировано. Это вот и есть то, что греки дали — сущность красоты. Греческую красоту можно и в остяке найти».
Вот что имел в виду художник, говоря «сгармонированы» – прежде всего, индивидуально. Далее – да, Суриков делает акцент на «русской красоте». Но хоть и бегло, между делом, однако отмечает также возможность наличия сгармонированной / греческой красоты у разных народов, в том числе остяков.
То есть в словах художника, на строгий современный взгляд, есть некоторый элемент этнического, «племенного» самолюбования. Но, как кажется, все же вполне умеренный.
«ПОБЕДНЫЙ ХАРАКТЕР РУССКОЙ КРАСОТЫ» И ПОКОРЕНИЕ ДРУГИХ
И теперь, зная все это, посмотрим, что в «Картинах Сурикова» говорится о русской красоте вообще, о женской красоте, а также мужской красоте русского отряда Ермака. Все это у Щёкотова переплетается самым немыслимым образом. И заход тут издалека:
«Подвиг Ермака – сознавал ли это он сам или нет, безразлично – был в сущности продолжением и закреплением деяния Ивана Грозного (предшествующего взятия Казани, сопровождавшегося резней, — О.К.), и народ воспел героя своего, атамана Ермака Тимофеевича, уж конечно, не за разбой и не только за его личную удаль, но за воинскую доблесть, на пользу и во славу отечества проявленную. Так <…> смотрел на подвиг Ермака и Василий Иванович Суриков. Отсюда высокопатриотический смысл его картины, отсюда красота ее изумительная, своя, суриковская, русская красота».
Суриков и русская женская красота
Ну, во-первых спасибо автору, что он таки признал факт разбоя Ермака и его казаков (а то все «аскетическая строгость»). Но как-то очень быстро, бегло (как «греческую красоту у остяков») – и пошел дальше. И вот тут у Щёкотова в единый узел связываются – восточный имперский вектор завоеваний, высокий патриотизм, русская красота. И получается, что «изумительная русская красота» картины «Покорение Сибири Ермаком» утверждает победительный характер именно этой – русской! – красоты. В этом также есть элемент расового подхода.
Щёкотов вообще особое внимание уделяет «воинственной красоте» картин Сурикова. В женском варианте это – боярыня Морозова. А вот подробное описание «красоты мужского образа» на примере казаков Ермака:
«Как правило, черты лица прямолинейны и хотя выражены художником с подчеркнутой простотой формы, но тонки. Удлиненный абрис лица, прямой и довольно длинный нос, откинутый назад широкий и высокий лоб, брови, сведенные над ярым и вместе с тем проницательным и сосредоточенным взором».
Что это? Узнаваемые черты нордического долихоцефала (люди с длинными вытянутыми черепами), которые с такой же любовью описывал Альфред Розенберг в своем «Мифе ХХ века», программном теоретическом труде нацистов.
Образцовый герой Сурикова (по Щекотову)
И вот идеальный для Щёкотова образец суриковской мужской красоты:
«Существует превосходный погрудный этюд казака, держащего ружье наприцел, где характерные черты, здесь нами описанные, можно наблюдать в особенной ясности. Поражает суровое, умное, дышащее страстной ненавистью лицо бойца, обращенное в сторону врагов».
И вновь «страстная ненависть», как составляющая красоты, гармонии. (В прошлый раз, как помним, была «огненная ярость взора»). Да, страшноват советский гуманизм, который так воспевает «красоту русских воинов».
ПОЧЕМУ ГЕРОИ СУРИКОВА – КРАСИВЫ, А РЕПИНА – РАЗНООБРАЗНЫ
Впрочем, нужно признать, что искусствовед и художник Щёкотов, описывая картины Сурикова, не во всем несет отсебятину. Обостренный, и в чем-то даже болезненный интерес к красоте, притом красоте воинственной, победительной и по-особому русской, у Сурикова все же имелся. Продолжим приведенную выше цитату про непопорченную русскую красоту из провинции (из записи Волошина):
«Вот посмотрите на этот этюд, – говорил он, показывая голову девушки с сильным скуластым лицом, – вот царевна София, какой должна была быть, а совсем не такой, как у Репина. Стрельцы разве могли за такой рыхлой бабой пойти?.. Их вот такая красота могла волновать, взмах бровей, быть может…»
Боярыня Морозова (Суриков) — Царевна Софья (Репин)
О каком именно этюде идет речь неизвестно, но «сильное скуластое лицо» – это очень похожее на боярыню Морозову. Сравнение такого лица с лицом царевны Софьи у Репина очень показательно – в противопоставлении разных подходов двух художников. Исключительное стремление Сурикова к внешней красоте кажется несколько архаичным и даже примитивным. И в этом к нему примыкали (или он к ним примыкал) – художники, создатели большого, имперского «единого русского стиля»: Васнецов, Билибин, другие.
А вот Репин не боялся неидеальности, некрасивости героев своих картин, внутренне тоже мощных, победительных или, по крайней мере, несломленных. Поэтому его запорожцы отличаются от суриковских донских казаков Ермака примерно в той же степени, что царевна Софья – от боярыни Морозовой. Запорожцы в своем смехе у Репина подчеркнуто интернациональные – разноплеменные, индивидуальные, красивые-некрасивые, и – восхитительно разные, непохожие друг на друга (то же, кстати, касается и репинских бурлаков). А суриковские донцы в их бою действительно почти одинаковы – этакие однояйцовые близнецы, действующие с синхронной четкостью. Так что и Щёкотов в чем-то прав, когда говорит об этом (неправ в том, что так уж этим восхищается).
Пучеглазые главные герои Сурикова
Кстати и прием, которым пользуется Суриков, чтобы достичь эффекта властного, ярого, огненного (и какого там еще) взгляда донцев прост и неприхотлив в своей повторяемости. Это глаза навыкате и зрачок, уведенный взглядом далеко в сторону, так что перед зрителем сверкают белки очей. (Тот же прием используется в образе и других суриковских «несокрушимых» – Степана Разина; боярыни Морозовой; рыжего стрельца перед казнью). Для сравнения – любопытно отметить, что в «Запорожцах» Репина так смотрит один только атаман Сирко.
Победоносные, одинаково пучеглазые дочери Сурикова
СМЕРТЬ СИБИРЯКОВ ОТ ПУЛЬ ЕРМАКА – КРАСОТА, РАЗМАХ И УДАЛЬ
Русско-красиво-победительная концепция Щёкотова в описании и трактовке картин-мемов Сурикова в советском и постсоветском контексте в целом была закреплена и продолжена. Ну, разве что в менее суровые послевоенные времена пришлось убавить некорректность в отношении сибирских народов и добавить комплиментов им.
Сибирские народы, изображенные с «любовью» и «уважением» (фрагмент)
Отталкиваясь от мельком оброненного «греческую красоту и в остяке можно найти» стали утверждать, что в «Покорении Сибири» Суриков воспевает эту красоту, изображает представителей сибирских племен «с неподдельной любовью» (Кеменов, 1948), «с любовью и глубоким уважением к их обычаям» (Гор, Петров, 1955). Что это – глупость, самопародия, тонкая издевка – говорить, что покорение, избиение изображаются «с неподдельной любовью» и «глубоким уважением»? Это (пост)советское лицемерие, которое не лучше грубой откровенности эстетов старой школы Бенуа и Щёкотова.
Но автор уже путинских времен сумела всех переплюнуть, объединив лицемерие с откровенностью в одном недлинном предложении: «Размах и удаль художник воплотит в новых картинах, “греческую красоту” найдет у сибирских народов, показывая гибнущее от пуль казачьей дружины Ермака ханское войско» (Ясникова, 2018). Во как сказано: смерть сибирских народов от русских пуль – это же так красиво, вот где размах и удаль! Подобные формулы помогают лучше понять «рамки нормальности», коллективное бессознательное страны, которая напала на Украину.
В следующий раз мы начнем новую тему, во многом парадоксальную. Легкий, воздушный балет, русский – как важная составная часть тяжелого российского имперства.
(Продолжение следует)
Олег Кудрин, Рига