Разбираемся в явлении с «Путеводителем по рашизму-путинизму» Олега Кудрина в публикации Укринформа.
В двух предыдущих материалах мы рассматривали, как подправлялась в России украинская часть биографии художника Ильи Репина и как корректировалось впечатление, оказываемое на публику его самыми известными картинами, которые мы назвали изобразительными/художественными мемами – «Иван Грозный и сын его Иван» ; «Бурлаки на Волге» и «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
Сегодня рассмотрим картины-мемы другого большого художника Василия Сурикова. Так уж получилось, что в российской истории судьба его наследия оказалась тесно связанной с репинским.
ВЫСТАВКА ДОСТИЖЕНИЙ ИМПЕРСКОГО ХОЗЯЙСТВА В ЖИВОПИСИ
Сейчас в Русской музее в Петербурге, крупнейшем собрании русского изобразительного искусства, картины Репина и Сурикова хранятся по соседству, но все же в разных залах главного корпуса – Михайловского дворца. В том числе репинская работа «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» в 34-м зале, суриковское «Покорение Сибири Ермаком» – в 36-м.
А вот при открытии музея в марте 1898 года они были ближе – в самом большом парадном зале дворца-музея (где раньше устраивались балы или спектакли). Тогда это зал стал, так сказать, «Выставкой достижений народного хозяйства» в области искусства. Без всякой концепции, без учета сюжетов, колористики развесили рядом картины, которые сочли лучшими.
«Все это составляло очень внушительное целое, и наши патриоты уже считали, что преимущество русской школы живописи здесь безусловно доказано. На самом же деле многие из этих картин вредили друг дружке, и все вместе производило впечатление чего-то пестрого и не очень утешительного», – писал художник, один из ответственных за открытие музея Александр Бенуа.
Суриков с дочерью и братом
Цитата, показывающая комплекс неполноценности, когда искусство воспринимается, как соперничество, в котором непременно нужно доказать свое превосходство, но в итоге получается провинциальная «каша». При этом «Ермак» и «Запорожцы» оказывались самыми воинственными картинами среди пестрого набора «парадного зала» – полотен на библейские, античные, сказочные сюжеты, жанровые сцены. И что еще важнее – они были самым дорогими картинами, купленными у русских художников. «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» Александр III взял за 35 тысяч рублей (1892). За «Покорение Сибири» Николай II чуть позже дал 40 тысяч (1895).
Такое особое отношение к этим картинам кажется неслучайным. Отметим, что в обоих случаях речь не идет о защите «коренных земель», напротив показаны два главных направления имперской экспансии Московии-России – на восток и на юго-запад. Также обратим внимание, что и там, и там показаны не регулярные части центральной власти, а так сказать, гибридные войска. Донские казаки, становившиеся по мере завоеваний – волжскими, уральскими, сибирскими. А также – та часть запорожцев, которая служила Москве (в данном случае под предводительством атамана Сирко). Кажется, при отборе этих картин имперской власти было особенно важно показать – в духе триады «Самодержавие. Православие. Народность» – единение царя-императора с народом. То есть – не мобилизационную армию, а добровольное участие в войне во славу самодержца.
ЧИТАЕМ КАНОН ПРАВИЛЬНОГО ПОНИМАНИЯ КАРТИН СУРИКОВА
А теперь из петербургской весны 1898 года перенесемся в московскую осень 1941-го. Столица СССР уже пережила «Московскую панику» 16-19 октября. Положение на фронте было более-менее стабилизировано. К очередной годовщине Октябрьского переворота Сталин прочел доклад на торжественном заседании Моссовета (6 ноября).
Сталин. Доклад перед Моссоветом. 06.11.1941
В нем он лицемерно заявлял, что у СССР «нет и не может быть таких целей войны, как навязывание своей воли и своего режима славянским и другим порабощенным народам Европы, ждущим от нас помощи». Но главный акцент сделал на патриотизме «великой русской нации – нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова». То есть за живопись у Сталина отвечают все те же два мастера – Репин и Суриков.
Книга Николая Щекотова «Картины Сурикова»
Вскоре в издательстве «Искусство» вышла книга Николая Щёкотова «Картины Сурикова» (1944). В ней со ссылкой на речь Сталина автор объясняет, как важно правильно понимать ценность и суть шести главных картин художника. Тираж издания по тем временам мизерный – 3 тысячи. Но зато это профильное издание, а значит, с книгой знакомилась референтная группа, те, кто далее по цепочке объясняли массам, «как правильно». В этом смысле книга Щёкотова является замечательным примером того, как со ссылкой на верховного вождя давался канон трактовки шедевров, «изобразительных мемов».
И Николай Михайлович Щёкотов (1884-1945) прекрасно подходил для такой работы. Это не партработник, начетчик, нахватавшийся наскоро знаний, но качественный специалист, человек с дореволюционной биографией, учившийся до Первой мировой войны у известных живописцев и искусствоведов Константина Юона, Ильи Остроухова. А после революции он руководил в советской столице Историческим музеем и Третьяковской галерей.
РОССИЙСКОЕ – ЗНАЧИТ АПРИОРИ ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ. СЕРЬЕЗНО?
Вот стержень концепции, провозглашаемой Щёкотовым:
«Всемирно известно, что наша русская культура отличается, прежде всего, своим гуманистическим, глубоко человечным характером. Достаточно вспомнить Пушкина, Гоголя, Льва Толстого, Достоевского, Чехова, Горького, чтобы слава эта целиком и полностью была оправдана. То же, распространяется и на другие отрасли художественного творчества – на русскую музыку, театральное действо, живопись».
Как узнаваемо и всемирно звучат сегодня, в 2023 году, эти слова – от просто «полезных идиотов» до самого Папы Римского (очарованного гуманизмом Достоевского). Это не значит, что данный концепт придумал именно Щёкотов, но как раз в те 1940-е, на волне всемирного восхищения страной, вносящий большой вклад в разгром нацизма, подобное восприятие складывалось особенно энергично.
Постулировав русский гуманизм (по крайней мере, в культуре, искусстве) как нечто постоянное, врожденное, Щёкотов далее воспевает – на примере суриковских персонажей – русскую удаль, национальный характер, русскую красоту. И русскую непобедимость: «Нет такой силы на свете, которая могла бы восторжествовать над великим народом, вросшим в свою родную землю».
Что важно – понятие «своя родная земля» автором трактуется очень широко. Это – на примере «Покорения Сибири» – в том числе и то, что русские люди, казаки завоевали. Все территории, куда они пришли, становятся их, куда они «врастают».
Тут мы также узнаем диалектику неразличения «внутренней и внешней колонизации», которую уже разбирали на примере современного, вполне либерального российского исследователя Александра Эткинда.
«Переход Суворова через Альпы»
А теперь кратко пройдемся по трактовкам всех шести художественных мемов Сурикова. В их хронологическом порядке, в развитии: «Утро стрелецкой казни» (1878-1881); «Меншиков в Берёзове» (1883); «Боярыня Морозова» (1884-1887); «Покорение Сибири Ермаком» (1891-1895); «Переход Суворова через Альпы» (1899); «Степан Разин» (1904-1906, 1910).
«УТРО СТРЕЛЕЦКОЙ КАЗНИ» – ВОСПЕВАНИЕ ОБЕИХ СТОРОН
При описании этой картины автор ходит по тонкой грани. С одной стороны, нужно показать величие русского народа, отображенное в образах стрельцов и их близких, а с другой – не ущемить славу, «позитивную роль» создателя Российской империи Петра I. В это время по идеологическому заказу Сталина, прощеный эмигрант, «красный граф», Алексей Толстой, заканчивал писать роман «Петр Первый», издаваемый в «Новом мире» (1929-1945). И уж вышел двухсерийный одноименный фильм (1937-1938), еще более хвалебный. Поэтому Щёкотов воздает должное царю Петру – «мощная в русской истории фигура, увлекательная для таланта, исторической прозорливости и больших дум».
«Утро стрелковой казни»
Но тут же, с виртуозной ловкостью автор делает главным «покоренный, но не покорный народ»: «Вот мысль, разрешающая в оптимистическом направлении трагедию “Утра стрелецкой казни”». (Оценим, как хорошо вплетена сюда аллюзия на советскую пьесу Всеволода Вишневского «Оптимистическая трагедия», 1932).
Далее высказывается убеждение, что дело этих людей, стрельцов, не пропадет, а уйдет «в глубину в недра народных масс». А уж потом «рано или поздно эти скрытые в данный момент силы побежденных проявятся вновь в обновленной форме, на новых путях в новом направлении». Так суриковские стрельцы становятся, по сути, предтечами большевиков.
И вот в подтверждение этого – прекрасное место, где казнимый отвечает на вопрос царя, что бы сделали стрельцы в случае победы: «Откинув подобные допросы, как излишние, расправились бы с боярами так, что всем было бы любо». И вновь: какое точное, к месту, оправдание всех жестокостей, творимых теми, кто захватил власть от имени народа – исконной народной мудростью!
Вот еще очень актуальная мысль, какая важнейшая черта народного характера подмечена в картине: «Это – многотерпение русское народа, его поразительная способность выносить, хоть иной раз и сгибаясь, но, не ломаясь, а вновь выпрямляясь, тягчайшие исторические испытания». И это своевременно в условиях репрессий и тяжелейшей войны – как бы предвосхищение знаменитого тоста Сталина 1945 года «За великий русский народ!». (Вспоминаются и нынешние комплименты Путина).
«МЕНШИКОВ В БЕРЁЗОВЕ» И СТАЛИНСКИЙ УРОК БОЯРАМ
В описании этой картины появляется возможность еще раз подчеркнуть милое Сталину величие создателя мощной российской державы: «Победа Петра была обеспечена объективным ходом истории великого народа». Соответственно и на Меншикова, как ближайшего его сподвижники, падает отсвет этой исторически предопределенной славы.
«Меншиков в Березовом»
Порицает ли автор – хотя бы в чем-то – героя своей картины. Конечно, ведь тот все же эксплуататор. Но странно было бы тут искать действительно гуманистическое, а не лицемерное осуждения жестокости «Алексашки», десятками рубившего головы стрельцам, и дотла спалившего Батурин вместе с мирными жителями. Нет, у Щёкотова осуждение марксистски формальное, для галочки – «временщик», на котором, несмотря на все блистательные подвиги, лежит «порочное начало» за «подавление и угнетение народных масс».
При этом у Щёкотова есть пассажи, просто поразительные по своему «всемирно известному русскому гуманизму»: «Александр Данилович Меншиков <…> показал во время этой расправы (казни стрельцов, — ред.) необычайную преданность молодому царю, собственноручно отрубая головы его недругам, что, между прочим, было весьма поучительно для бояр, не находивших в себе достаточно ненависти к стрельцам, чтобы безоглядно и бестрепетно последовать его примеру».
М-да, удивительные строки, и по стилю, и по содержанию диссонирующие с остальным текстом. Зато очень похожие на… сталинскую логику. Это конечно, слишком смелое предположение, но, может, товарищ Сталин и вправду нашел время, чтобы лично пояснить товарищу Щёкотову, как правильно понимать работы Сурикова. Почему нет – мы же знаем о звонках Сталина другим деятелям культуры.
Вернемся, однако, к основной теме. Автор «Картин Сурикова» вместе с самим художником опровергает исторические предания, про набожность, «благочестие и смирение» Меншикова в Берёзове. Тут – «Меншиков нераскаянный». Почему? Да потому что «дух Петра выражен блестяще в образе суриковского Меншикова в героической, так сказать, характеристике последнего».
То есть две рассмотренные картины объединены удивительным выводом. Меншиков и его вдохновитель Петр, когда-то лихо казнившие стрельцов, вместе с этими же стрельцами оказываются символом народной, но и державной – силы и победительности. Диалектика. Ленинско-сталинская. (Ну и путинская).
«БОЯРЫНЯ МОРОЗОВА» – НУ, ЭТО РЕВОЛЮЦИОННОСТЬ СТАРОВЕРСТВА
Нужно ли после двух описанных примеров долго рассказывать о правильной трактовке суриковской «Боярыни Морозовой», аристократической староверки, пошедшей на изгнание, нищету и смерть, ради своей веры?..
«Боярыня Морозова»
Когда революционерке Вере Фигнер в архангельскую ссылку привезли гравюру с этой картины, она так написала о своих впечатлениях: «Гравюра говорит живыми чертами: говорит о борьбе за убеждения, о гонении и гибели стойких, верных себе. Она воскрешает страницу жизни… 3 апреля 1881 года… Колесница цареубийц… Софья Перовская…».
О том же, в общем-то, пишет и Щёкотов (независимо от Фигнер и ее не упоминая). При этом по условиям советских игрищ нужно атеистически подчеркнуть ничтожность повода, из-за которого весь спор разгорелся, «как надо складывать пальцы для крестного знамени, как писать имя Иисус, как говорить в пасхальном тропаре – “беяша” или “был еси”». Но это все мелочи, «потому что выступление народных борцов того времени было стихийным и народу еще предстояло пройти долгий путь испытаний для того, чтобы стихийный подъем на борьбу с материальным и духовным угнетением сменился организованным революционным действием, увенчавшим народ конечной победой».
И тут же автор «Картин Сурикова» выстраивает концепцию революционного по сути художника: «Окинув взором всю основную линию, по которой разворачивалось творчество художника, – бунт стрельцов при Петре Первом, «бунт» Морозовой, красноярский мятеж, Разин, Пугачев, – мы поймем, во-первых, что все эти, частью завершенные, частью в эскизах оставшиеся, замыслы его в общем объединены народно-бунтарским характером».
Спору нет, бунтарство действительно было близко художнику. Ведь он – из семьи казаков, пришедших с Ермаком «покорять Сибирь». Суриковы осели в Красноярске. Два представителя семейство были среди участников Красноярского бунта (1695), направленного против местного воеводы. От этого – интерес мастера к бунтарям, людям мятежным. И среди современников (не только у Фигнер) Суриков имел репутацию едва ли не революционера.
Но насколько это оправданно, если вспомнить, что для революционной, бастующей России «казак с нагайкой» был врагом и потому – руганью.
ГЕОПОЛИТИКА «ПОКОРЕНИЯ СИБИРИ» И «ПЕРЕХОДА ЧЕРЕЗ АЛЬПЫ»
Да, хронологически мы подошли к двум картинам, в которых мятежностью, бунтом и не пахнет. Это «Покорение Сибири Ермаком» «Переход Суворова через Альпы». Удивительно, как они схожи, как рифмуются по смыслу и набору составляющих частей в названии. «Полководец» – «театр военных действий» – «событие»: Ермак – Суворов; Сибирь – Альпы; покорение – переход. В сущности, это дилогия о российском империализме в двух его ипостасях: прямой захват новых земель и «имиджевые» дальние походы для поддержания реноме мировой державы. Только, ради бога, не подумайте, что об этом сказано у Щёкотова.
«Покорение Сибири Ермаком»
Нет, автор «Картин Сурикова» отталкивается от слов художника о его работах и творчески их развивает. При этом известное высказывание Сурикова, что в «Покорении Сибири» он видел «столкновение двух стихий» Щёкотов прячет внутрь абзаца. А вот слова мастера по поводу Суворова и Альп выпячивает: «Но главное в картине – движение, храбрость беззаветная – покорные слову полководца, идут». И вправду, в основе обоих картин сюжет держится на жесте полководца перстом – туда, моё войско! И мятежные в иных случаях люди покорно ему следуют. С угрюмо фанатической решимостью, как в «Покорении Сибири» (восточный вектор). Или с бесшабашностью и задором, как в «Переходе через Альпы» (западный).
Но в обоих случаях – это строгое воинское послушание, которому Щёкотов добавил виньеток: «И в той, и в другой картине Суриков прославил русскую удаль, героическую доблесть русских воинов». При этом искусствовед проявляет чудеса софистики и эквилибристики, чтобы изобразить и абсолютно имперское завоевание Сибири, и совершенно бессмысленный поход Суворова в Италию и Швейцарию, как нечто в высшей степени правильное и справедливое.
«СТЕПАН РАЗИН» – СКРЕПА БУНТАРСТВА И ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Итоговая же картина «Степан Разин» оказывается скрепой, объединяющей обе линии: народно-бунтарскую и командирски-державную. С одной стороны Разин, полководец, окруженный своим воинством. С другой – атаман, казачий мятежник.
«Степан Разин», 1906
Принято считать, что художник придал Разину свои черты. И вот Щёкотов выходит на меланхолическую коду: «Зачем несется [ладья Разина] и что там, на том берегу? Не нашел художник ответа на этот вопрос, и замерла его творческая кисть».
Тут нетрудно угадать перепев финала поэмы Гоголя «Мертвые души»: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа». У Николая Васильевича, как мы помним, произведение заканчивается имперским: «…И косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».
У Щёкотова далее примерно так же, но с другим вектором – большевистским. Мол, всего лишь год не дожил Суриков до Великой Октябрьской социалистической революции, которая, якобы, сделала явью, «смутно грезившуюся художники мечту о вольном русском человеке». Однако в самом финале – возвращение к гоголевской теме и ода неповторимой России (строки из повести «Портрет»): «Да, воистину, Суриков – “это был художник, каких мало, одно из тех чуд, которых извергает из непочатого лона своего только одна Русь…” (Гоголь)».
Что ж мы получаем в итоге – в смысле правильного, канонического, описания «художественных мемов», шести главных картин Сурикова.
1. Это все истинно по-русски гуманистически.
2. Это все мятежно-свободолюбиво и одновременно долготерпеливо, но в итоге победительно, опять же – по-русски.
3. Однако в случае войны, «русская удаль» и «храбрость молодецкая» покорны воле полководца, независимо от того, где и за что воюют…
То есть в разных вариантах объясняется почему при взгляде на эту живопись, нужно понимать, что «русское» = «лучшее».
Не слишком ли много времени мы уделили не самой тиражной книге не очень известного автора? Думается, нет. Почитайте многие работы от того времени и до нынешнего, искусствоведческие, публицистические, журналистские. Основные черты российского самолюбования и заносчивости, приемы их обоснования – те же.
Следующий материал мы полностью посвятим разбору откликов на самую имперскую, колониальную картину Сурикова – «Покорение Сибири Ермаком». Да, для художника она была очень личностной – поэтому многое можно списать на персональную заинтересованность. Но поразительно, насколько шовинистически и даже расистски толковали, описывали ее другие. Еще более поразительно, что это до сих пор не отрефлексировано – как русский шовинизм и расизм.
(Продолжение следует)
Олег Кудрин, Рига.