У меня нет морального права на воспоминания о Владимире Константиновиче Буковском. Мы были знакомы, но довольно поверхностно. Дважды я брал у него интервью (в 2004 и 2008 годах), несколько раз говорили по телефону и переписывались на разные темы.
Но есть одна история, связанная с Буковским, в которую посвящен, видимо, только я. Точнее, живы, наверняка, и другие люди, осведомленные о ней, но вряд ли они будут что-нибудь когда-нибудь публиковать.
Сначала предыстория. Где-то в 2007 году я познакомился с криминальным авторитетом Иваном Петровичем М. Вернее сказать, он познакомился со мной. Мы с женой тогда дали объявление в берлинской русской газете с предложением писать мемуары людям, которые не умеют сами это делать, а только рассказывать. Иван Петрович позвонил мне из тюрьмы под немецким городом Касселем, в которой он отсиживал уже восьмой год из своего пожизненного заключения. Он хотел сделать книгу о своей жизни. Телефонный разговор, а потом и свидание оказались настолько интересными, что мы решили ввязаться в эту работу на свой страх и риск.
Еще год ушел на получение разрешения от министерства юстиции земли Гессен на длительные свидания с И.П. и использование диктофона. После этого я несколько раз в год ездил к нему на свидания. Мы провели вместе очень много времени. Основная работа шла года четыре, так что книга о жизни Ивана Петровича под названием «Уважаемые люди» (к сожалению, до сих пор неизданная) была в целом готова к 2013 году. Она получилась, на мой взгляд фантастически интересной.
И.П. тогда было за 60, а попал он в воровское сообщество в 12 лет и с тех пор не изменял призванию. Через какое-то время мы с ним подружились, несмотря на серьезные различия во взглядах на мир и общество. И.П. оказался невероятно ярким человеком, с более чем бурной биографией, острым, очень умным и остроумным, с прекрасной памятью, талантливым рассказчиком и вообще талантливым. Последние куски его воспоминаний, присланные в письмах, практически не нуждались в правке, это был готовый литературный текст с неповторимым собственным стилем.
Кроме того, И.П. был несгибаемым хранителем и продолжателем воровских традиций. Еще в советское время он отсидел 15 лет, прошел через огромное количество тюрем, лагерей и «спецов» («специализированных психиатрических больниц с интенсивным наблюдением» – Д.Х.), в Германию перебрался в момент развала СССР, прямо из побега из орловского «спеца». Позже, в 2017 году, после 18 лет отсидки, И.П. был выпущен из немецкой тюрьмы и депортирован из Германии.
Однажды, 2011 году, речь во время одного из свиданий пошла о диссидентах. И.П. сказал, что был знаком с Буковским. Далее – запись его рассказа:
— На одной из уральских пересылок в 1972 году однажды слышу – на продоле (тюремный коридор – Д.Х) шум среди мусоров; чем-то они возбуждены. Один мусор говорит: «С этапом пришёл один очень известный инакомыслящий». Они слова «диссидент» тогда не знали. Короче, политический. Но пойдет он не на политическую 35-ю зону, где такие же сидели, а на обычную.
У нас в Уголовном кодексе не было официально политических или не политических статей. Но были статьи «антисоветская агитация, пропаганда, измена Родине». Они и назывались статьями политическими.
Один из уважаемых людей подзывает старшину: «Что там за инакомыслящий? Какой такой политический?». Старшина говорит: «Владимир Буковский».
Тогда я впервые эту фамилию услышал. Хотя, может быть, она и раньше проскакивала где-то в сообщениях о процессе, но как-то меня это не цепляло. Я, вообще, к таким сообщениям относился очень и очень скептически. Борцы за справедливость… Настоящий борец за справедливость это – законник, который реально борется не на словах, а на деле.
А осудили его, что самое интересное, по 206-й 2-я часть, как хулигана. Потом ходили стихи по Союзу «…обменяли хулигана на Луиса Корвалана». Вломили ему «пятёрочку» и канает он на Скалнинское учреждение.
По лицу сразу видно было, что человек очень и очень неглупый. Лицо человека с харизмой. И на что я сразу внимание обратил, так это на то, что у него были офигенные лайковые перчатки, причём меховые, натуральные. Была зима. Он сидел с каким-то мужичком, разговаривал.
– Простите, — подошёл я и спросил, – можно пару вопросов?
– Да, конечно.
– А почему они вас сюда запихали? Вы, вроде, политический, а говорят, что по 206-й за бакланку осуждены?!
– Ну, они решили меня сделать так: из семьи-то я интеллигентской, сам бывший студент, так в МВД с КГБ посчитали, что, если вменить мне «хулиганку» и запихнуть на обычную зону, то я быстро сломаюсь, и меня легче будет схавать».
Поговорили мы ещё о чём-то, я уже не помню. Обычная беседа была. Он тоже москвич. Но отличался от других диссидентов боевым характером и железной целеустремленностью. Через некоторое время его поменяли на Корвалана и он уехал в Лондон. Позже у меня были встречи с парнями со Скалнинской колонии. Они рассказывали, что он там был в первых рядах отрицалова.
Поскольку был он очень башковитым человеком, смотрящий на зоне держал его рядышком, поблизости. А потом, когда он просчитал и буквально сконструировал побег двух особо уважаемых людей, которые не просто ушли, а ушли с концами, его зауважали все. Он стал человеком, со мнением, которого всегда считались.
Где-то через год после первого побега ещё один побег сочинил. Сам, своей башкой. Посмотрел, что и как, просчитал, высчитал и тоже классно получилось – люди с концами ушли. Ну, тут уж ё-моё! По крайней мере, среди сообщества он оставил только приятное впечатление. Не прогнулся, не стал с администрацией дружить. Ну, натуральный бродяга (член криминального сообщества – Д.Х)! Хорошую память он о себе оставил.
Я с ним только один раз общался, а потом много о нём слышал. Когда я узнал, что он закончил Кембридж или Оксфорд, я уже начал следить за его судьбой. Потом, во время перестройки, как-то приезжал в Москву, Бакатин его, вроде, даже по Лубянке водил, всё ему там показывал».
***
В действительности Буковский был осужден в 1972 году по статье 70-1 УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда»). Распространенная легенда о том, что он сидел по «хулиганской» статье объясняется, видимо, тем, что в 1971 году в «Правде» он был назван «злостным хулиганом» и по этапу шел с уголовниками.
Рассказы И.П. иногда выглядели настолько фантастическими, что производили впечатления выдумок. Но в тех случаях, когда мне удавалось проверить кое-какие реалии, все подтверждалось. В данном случае, у меня была возможность проверки правдивости рассказа у главного его героя.
Я написал Буковскому письмо, описал ситуацию и передал привет от И, П. (он меня действительно об этом просил).
Получил ответ: «Дмитрий, спасибо за приветы. Конечно, сразу вспомнить его не могу, но то, что он рассказывает – правда. И на пересылке я в это время был на Урале, и с ворами у меня были дружеские отношения. Однажды они мне жизнь спасли, ну и я помогал чем мог, в основном – советами. Между прочим, отношения эти сохранились надолго. Уголовный мир живет легендами, предания сохраняются и передаются из поколения в поколение как фольклор. Уже совсем недавно, лет десять назад вдруг позвонил мне человек: «Володя, здравствуй. Я – (кличка), ты меня не знал, но знал (назвал кличку), а он мне о тебе много рассказывал. Так что передавайте привет Ивану Петровичу».
В следующем письме я спросил Буковского, не расскажет ли он о разработанных им побегах, поскольку И.П. рассказывать оказался – «Пусть Буковский рассказывает».
Ответ: «Об этом ни рассказывать, ни даже упоминать не следует. В крайнем случае, сказать: «существует легенда, что…».
И.П. взял у меня телефон Буковского и потом рассказал, что они очень по-дружески поговорили.
***
Эта история меня совершенно не удивила, поскольку давно интересовался особой ролью воровского сообщества в советской истории.
На четверть века раньше Буковского, в 1948 году, в лагерь попал такой же отчаянный, бесстрашный и несгибаемый человек – Вадим Туманов. Под его началом мне довелось служить старательской артели «Печора» в середине 1980-х годов.
Туманов освободился через девять лет, после восьми побегов и множества приключений, из которых никто, кроме него, не вышел бы живым. В опубликованных в 2004 году воспоминаниях («Все потерять и вновь начать с мечты…») Туманов, сам никакого отношения к преступному миру не имевший, очень много места посвящает ворам. Дружбу с некоторыми из них он сохранил на всю жизнь. Так же, как и Буковскому, воры помогали Туманову, спасали ему жизнь. Только на них можно было положиться при подготовке побегов.
Туманов: «Не знаю, что их сделало ворами, мне не приходилось их видеть в обычной жизни, наблюдать обиды, причиняемые ими людям на воле, но на «Новом» (название лагеря на Колыме– Д.Х.) они дружно противостояли жестокостям администрации и ее подручных. Эти воры дерзки и решительны. Им ничего не стоит умереть самим и утащить с собой тех, кто им ненавистен. С этими людьми и еще многими уголовниками меня на долгие годы сведет жизнь на колымских штрафняках.
Мне импонировала их бесшабашность и постоянное сопротивление лагерным властям. Письма из лагеря в лагерь они подписывали неизменно: «С воровским приветом» и гордились, если умирали, по их понятиям, достойно, имея право сказать: «Я умираю как вор!» Не политические, а именно «честные воры» выступали в основном организаторами противостояния, возмутителями спокойствия и держали в напряжении всю систему исправительно-трудовых лагерей».
Еще двадцатью пятью годами раньше в похожие обстоятельства угодил офицер царской и белой армий, кавалерист Юрий Безсонов. Безсонову не удалось уйти за границу во время Гражданской войны, но он отказался становиться лояльным советским гражданином и вел в СССР полулегальную жизнь, периодически попадая в тюрьмы. Там он свел знакомство с уголовным миром. Воры поддерживали его и в тюрьме, и на свободе, помогали скрываться, снабжали фальшивыми документами…
В 1928 году Безсонову с еще тремя заключенными удалось бежать из лагеря на Соловках в Финляндию. Вот что он пишет в вышедшей в 1928 году в Париже книге «26 тюрем и побег с Соловков»:
«Удивительно сплоченно, спаянно и дисциплинированно жила «шпана» и «блатные» по своим неписанным законам. Слово – все. Дал его – исполняй. Не исполнишь — изобьют. Пришьют. Мне кажется, что в настоящее время в Советской России не найдется ни одного человека, который бы не пошел на уголовное преступление, направленное против правительства. Вопрос только в ответственности перед законом, но никак не перед совестью. Сама жизнь, сама Советская власть ставила и ставит людей в такие условия, что волей-неволей, но преступления ее закона они совершать должны. И люди не совершают их только из боязни наказания. Раскаяния бывают… Но не говорят, зачем я взял. А – зачем мало взял. Попасть и быть принятым в это общество, дело не легкое. Оно очень замкнуто и не охотно открывает свои двери для людей не из их среды. Но мои прежние знакомства, знание «музыки» (воровской жаргон – Д.Х.) и умение себя прилично держать, дали мне возможность войти туда и быть «на ты» со многими хорошими людьми».
В истории Советского Союза профессиональное криминальное сообщество – сообщество «воров в законе» – занимает особое место. Начиная с 20-х годов и до самого конца СССР, только одна эта группа советского населения открыто декларировала неприятие советской идеологии. Отказ от любого сотрудничество с властью был основой основ воровского сообщества. Отсюда романтический ореол, окружавший уголовный мир в советское время. Он олицетворял собой идею личной свободы, которая для всех остальных была полностью недостижима.
До революции ничего подобного не было. Гиляровский описывал уголовный мир Москвы с совершенно с другими интонациями.
В оттепельные 50-60 годы блатная романтика и блатной жаргон буквально загипнотизировали то, что позже назвали «неформальной» культурой. Блатные песни Алешковского и Высоцкого знали все. Причина этого, наверное, не только в том, что миллионы прошли через лагеря, и лагерный язык стал для них разговорным.
Воровская среда была единственной альтернативой советской идеологии, единственной легальной антисоветской партией в СССР. Блатные открыто презирали начальство. На них не действовали советские лозунги и советская мораль. Их можно было принудить подчиняться, но нельзя было заставить врать о том, что они делают это добровольно и с песнями. В воровской среде существовали свои, отличные от внешнего казенного мира, принципы, законы, мораль. У воров были гордость, самолюбие, смелость – качества, которые не могли себе позволить иметь вольные. В том числе и лагерное начальство. Тот, кто был готов сопротивляться произволу администрации, мог получить помощь и поддержку только от воров.
Поразительные стечения обстоятельств – и поразительная организация страны под названием Советский Союз – создали ситуацию, когда мораль криминального мира в некоторых очень важных моментах оказывается выше морали законопослушного общества.
Моральный запрет предавать, доносить, лгать, скрывать свои убеждения, приспосабливаться к мнению большинства действовал только в криминальной среде. Во внешнем мире действовали обратные правила.
Действуют они в России и сегодня. Как продолжают действовать и воровские законы. Что дает основания не сомневаться в том, что в обозримом будущем процветанию сообщества «уважаемых людей» в России ничего не грозит.
Дмитрий ХМЕЛЬНИЦКИЙ