Более двух месяцев продолжается война России против Украины. Российская армия совершает на территории Украины страшные военные преступления, которых на европейском континенте не видели со времен Второй мировой войны.
Одно из этих ужасающих зверств русские варвары совершают на глазах у всего мира уже на протяжении двух месяцев против целого города. Блокада и уничтожение Мариуполя вместе с его жителями войдет в учебники истории как одно из главных преступлений русского фашизма. Только за одно это преступление руководители рашистского путинского режима должны быть приговорены международным трибуналом к казни через повешение.
Десятки тысяч мирных жителей Мариуполя убиты русскими варварами. Десятки и сотни продолжают гибнуть ежедневно. Еще недавно цветущий город уничтожен и почти полностью оккупирован. Только небольшая часть города остается свободной.
Там, в полном окружении, демонстрируя чудеса героизма и воинской доблести сражаются воины, равные по своим подвигам героям античной Греции и воспетые в Илиаде Гомера.
Страдания жителей Мариуполя коснулись людей во всем мире, в том числе и на Кипре.
Среди тех, кто чудом смог уцелеть в этом аду, оказалась четырнадцатилетняя киприотка Фросо Хараламбус, которая приехала из Мариуполя на Кипр.
— Расскажи, пожалуйста, кто ты, откуда, где ты родилась?
— Я киприотка, из Никосии. Я там родилась и жила на Кипре до 5 лет, потом переехала в Украину к бабушке с дядей. Училась в Мариуполе 9 лет, почти закончила девятый класс, а потом случилась война.
— Ты гражданка Кипра?
— Да.
— Где ты жила в Мариуполе ?
— В центре города на Итальянской улице, которая раньше называлась Апатово. Там же рядом у меня была школа.
— Ты любила свой город ?
— Да, мне нравился Мариуполь.
— Расскажи про свой город?
— Он был очень красивым, с красивыми улицами, центром города, драмтеатром. Ночью все освещалось. Это был прекрасный город.
— Как к тебе относились украинцы? Они знали о том, что ты киприотка?
— Все мои друзья знали об этом, относились очень хорошо. Ни для кого это не было проблемой.
— Скажи, пожалуйста, на каком языке разговаривала ты и другие жители Мариуполя?
— Большинство жителей Мариуполя разговаривали на русском языке. Встречались люди, которые говорили на украинском, но в основном все разговаривали на русском.
Я знаю и тот и другой языки.
— Как к тебе и к другим людям относились когда вы разговаривали на русском? Может быть с агрессией, может быть упрекали вас в этом? Может быть кто-то говорил, что нельзя в Украине разговаривать на русском языке? Может быть в школе запрещали использовать русский язык?
— Нет, такого никогда не было. Все всегда свободно разговаривали на русском и никаких проблем не было.
Даже все учителя в школе разговаривали на русском и это было нормально.
— Скажи, пожалуйста, в школе вам внушали идеологию национализма или нацизма? Вас учили превосходству украинской нации над другими нациями?
— Такого не было. Мы изучали углубленно украинский язык, у нас был предмет истории Украины, также был предмет всемирной истории. Не было такого чтобы нам внушали что-либо похожее на это, по крайней мере у меня в школе. Да это и не возможно. В Мариуполе жили люди многих национальностей. Как можно говорить, что одна нация лучше других?
— В какой школе ты училась?
— В школе N 3.
— Я думаю, это логично, что в Украине в школах изучают историю Украины и украинский язык. Никто же не удивляется тому, что, например, во Франции изучают историю Франции и французский. Ты чувствовала себя в безопасности во время жизни в Мариуполе? В городе происходили какие-то акты насилия или теракты?
— Нет, все было хорошо. Меня отпускали гулять самостоятельно. Я чувствовала себя в полной безопасности.
— Скажи пожалуйста, ты помнишь как началась война?
— Помню, я была тогда дома, даже буквально могу описать тот день, когда объявили, что началась война.
Было утро, я должна была собираться в школу, просыпаюсь, смотрю на часы -10:00 утра. Я иду к бабушке, спрашиваю почему я не в школе и почему меня не разбудили, на что мне бабушка сказала, что сегодня все занятия в школе отменили. Мне не объясняли ничего, я пошла в свою комнату. Открываю телефон, а там все новости о том, что началась война. Ну, я особо не переживала, поначалу, потому что я никогда с этим не сталкивалась.
Потом начались какие-то взрывы, но они были далеко, на окраинах. Мои одноклассники в группах начали писать обо всем этом, обсуждать ситуацию, а те, кто жили на окраинах города, уже сидели в убежищах.
На следующий день завыли сирены, оповещающие о том, что мы должны спрятаться в убежище, то есть объявили воздушную тревогу. В тот день мы бегали несколько раз в бомбоубежище.
— Это было бомбоубежище или простой подвал?
— Это было бомбоубежище. Оно находилось в 100 метрах от нашего дома.
— Оно было заранее подготовлено для приема людей, оборудовано всем необходимым? Власти города позаботились о том, чтобы люди знали, где оно находится?
— Нет. Кто знал об этом бомбоубежище, тот и прибежал туда. Это было бомбоубежище ПГТУ. Оно было старым, построенным еще в пятидесятые годы прошлого века. Никто его не готовил заранее. Сначала там было электричество, но после первой бомбежки нашего района электричество исчезло. Воды не было, туалетов тоже. Люди справляли нужду в ведра и потом выносили их наружу, когда обстрелы немного затихали.
— Ты помнишь как начались бомбардировки города?
— 25 февраля утром прозвучала сирена воздушной тревоги, мы побежали в бомбоубежище и услышали взрывы очень близко от нас. А 1 марта мы опять пришли в убежище. Потом бегали туда-сюда, потому что была отмена воздушной тревоги, потом опять, пришли и уже решили остаться, то есть мы там решили ночевать.
— С 1 марта вы фактически жили в бомбоубежище. Что там вы испытывали и как жили?
— Мы были втроем: я, бабушка и дядя. Мы сделали кровати из столов, которые там были. Спать пришлось в коридоре потому, что все комнаты в бомбоубежище были заняты. Первую ночь я спала на столе, а бабушка и дядя на стульях. Мы познакомились с еще одной семьей, девочка моего возраста, ее мама и папа. Они тоже поставили два стола, мой дядя нашел какую-то доску и соединил столы, чтобы уже двое могли спать на них. После этого мой дядя спал на стуле, а мы с бабушкой на столах.
— Как у вас было с едой?
— Сначала еда была из дома. Все принесли еду из своих домов. Мы несколько раз бегали за ней. Сначала питались тем, что принесли. Потом начали разжигать костры на улице, когда было относительно тихо. Были слышны взрывы, но не сильно, мы еще тогда не знали, каково это, когда сильно. Наш рацион состоял обычно из риса, гречки, картошки. За водой тоже бегали.
Воду в первые дни нам привозили, много воды. Потом 9 марта сбросили две авиабомбы на 5-й корпус университета. От нашего убежища это было метрах в двухстах.
В тот момент мой дядя и родители девочки, с которыми мы подружились, вышли на улицу готовить еду. В этот момент произошли два взрыва. Они чудом остались живы. Наше бомбоубежище сильно тряхнуло. Все сильно перепугались.
С того момента мы сидели в бомбоубежище не выходя наружу.
— Какие были условия в бомбоубежище? Сколько там укрывалось человек?
— В нашем бомбоубежище пряталось человек 250-300, хотя на плане бомбоубежища было написано, что оно рассчитано на 150 человек.
Было много детей, стариков, женщин, мужчин. Были старики, которым было за 80, они не могли ходить. У них у всех закончились лекарства и не было возможности эти лекарства где-то достать. Они все умерли. Несколько человек умерли от сильного стресса.
— Что вы делали с телами умерших?
— Мужчины выносили их из бомбоубежища, относили подальше и оставляли на улице. Хоронить их не было возможности из-за бомбежки и снайперов.
После 9 марта все стало очень плохо.
По утрам, когда у нас была вода, мы делали чай, один пакетик на шесть человек. Пили его с конфетами или печеньем. Взрослые ничего не ели, отдавали конфеты и печенье мне и девочке, с которой я подружилась. Воды было мало и мы пили по три глотка в день.
Потом закончилось все: и еда, и вода. У нас осталось несколько банок с фасолью. Мы делили одну банку на шестерых.
— Сколько граммов было в банке?
— 450 грамм. Потом мы стали есть через день. Взрослые часто все отдавали мне с девочкой, поэтому они ели еще реже.
— Ты слышала стрельбу на улице?
— Да. После 9 марта около нашего бомбоубежища часто слышалась стрельба. Мужчины объясняли нам когда стреляли танки, пулеметы или автоматы.
— К вам в бомбоубежище приходили военные?
— Несколько раз приходили украинские солдаты искали своих родственников.
— Когда ты вышла из бомбоубежища?
— 31 марта.
— Что ты увидела?
— Апокалипсис. Это было страшно, что я увидела. Все было разрушено и сожжено. Города не было. Были только развалины и торчащие из земли обожженные деревья. На улицах и во дворах лежали трупы людей и животных. Сожженные машины. Наш дом весь в дырах, черный от пожара. Университет разрушен.
Я увидела ад.
— Почему вы решили выйти из бомбоубежища?
— 30 марта к нам подошла женщина и сказала, что она и еще человек 50 решили уходить, потому, что у них не осталось ни еды, ни воды. У нас тоже все закончилось. Оставаться в бомбоубежище было уже невозможно.
Мы решили присоединиться к ним. Но мы опоздали, чуть-чуть задержались. Пока мы собирались они уже ушли.
— У вас была информация от правительства, от властей, об эвакуации населения? Что-то слышно об автобусах, которые должны были приехать за вами, такая информация была ?
— Да, такая информация доходила до нас от людей, которые ловили интернет на вышках. За несколько дней до 9 марта мы один раз ходили к драмтеатру, потому что нам сказали, что оттуда будет эвакуация. Будут автобусы и все идите к этому театру. Мы пошли туда, там было очень много людей. Но ничего не произошло и мы вернулись обратно.
— Что вы решили делать 31 марта, когда поняли, что группа ушла без вас?
— Мы решили уходить. Накануне мы составили план эвакуации и решили идти самостоятельно. Но мы быстро сбились с пути и несколько раз меняли направление из-за того, что там, куда мы шли, начинался бой или туда падали бомбы. По пути нам помогали люди. Они говорили нам, какие кварталы находятся под контролем украинских военных, а какие под контролем российских, и куда не следует идти. В этот момент над нами низко пролетели самолеты, где-то рядом начались взрывы и стрельба. Было очень страшно. Мы несли сумки с вещами. Было тяжело. С нами была семья наших друзей и две старенькие бабушки и дедушка. Они еле-еле шли от страха. Нам приходилось их поддерживать.
Мы дошли до 17-го микрорайона. Там уже были русские. Они называли себя войсками «ДНР». Мы спросили у них, можно ли нам идти дальше, и они сказали, что дальше безопасно и показали в какую сторону идти. Дальше мы увидели больницу. Там было большое скопление людей, многие готовили еду на кострах. Я увидела, как хоронят кого-то во дворе рядом с больницей. Мы видели много людей вокруг. Наши взрослые пошли узнать, что происходит и им сказали, что военные вывозят людей на автобусах в «ДНР». Город был окружен русскими. Уехать на свободную территорию Украины было невозможно.
У нас не было иного выбора и мы просто хотели уехать из этого ада. Мы записались на эвакуацию. Нам повезло, автобусы приехали быстро, мы сели в автобус и уехали из Мариуполя, которого больше не было.
Нас привезли в село Никольское, но сейчас русские переименовали его в Володарское. Мы приехали, вышли из автобуса и я ощутила блаженство от того, что рядом не было стрельбы и взрывов. Все было тихо, не было разрушений. Нас высадили возле школы, там стояли активисты российской партии «Единая Россия». Они сказали, что мы должны зарегистрироваться в школе, а затем можем поесть в столовой. В школе нас зарегистрировали, а дядю записали на фильтрацию.
Фильтрацию нужно было ждать несколько дней. Полиция приезжала в Никольское и забирала мужчин в фильтрационные пункты на допросы. Без справки о фильтрации никуда нельзя было выезжать из Никольского. Поэтому мы вынуждены были неделю сидеть в Никольском и ждать, когда моего дядю заберут на фильтрацию. Нужно было снять жилье, чтобы было где ночевать. Но в это время в Никольском цены на жилье поднялись очень сильно. Было очень дорого. С человека брали 1000 гривен в сутки. Денег у нас не было и мы чуть не остались на улице. Но нам повезло, нас пожалела одна очень хорошая старушка и пустила к себе пожить, бесплатно.
Потом мы узнали, что есть автобусы которые берут нефильтрованных, если есть места, и фильтруют их на границе России или в Донецке. Мы решили ехать в Россию и оттуда пытаться выехать на Кипр.
Нас привезли на пограничный пункт Весело-Воскресенка. Дядю забрали на фильтрацию. Там его допрашивали около часа.
— Какие вопросы задавали дяде?
— Спрашивали кто, откуда, имеет ли связь с украинскими военными, СБУ, националистами, бандеровцами, почему поехал в Россию, где работал.
Раздевали до трусов, проверяли татуировки на теле, искали тризуб или эмблему «Азова», ранения, следы пороховых газов.
— А если бы нашли татуировки с тризубом, например, чтобы с ним сделали? Расстреляли бы за углом?
— Я думаю допрос был бы с пристрастием. Мы когда стояли в очереди на пограничном пункте, люди сказали, что русские нашли несколько «азовцев». Их увезли куда-то в наручниках.
Потом дядю отпустили и мы перешли границу.
На российской территории был лагерь для беженцев. Там мы немного отдохнули и поехали в Ростов. Там пожили несколько дней у знакомых. Первый раз за долгое время смогли помыться, постирать, отдохнуть.
Связались с посольством Кипра в Москве. Нас там уже ждали. Заместитель Главы Дипломатической Миссии Кипра в России купил нам билеты на поезд и мы поехали в Москву.
— Ты сказала, что в посольстве Кипра вас ждали. Вы с ними связывались до того как приехали в Ростов?
— Не я, моя мама связалась с ними, когда узнала, что мы живы и находимся в Никольском. Со 2 марта в Мариуполе исчезла связь. Мама мне рассказала, что все это время искала нас, много раз звонила в министерство иностранных дел Кипра, просила помочь вывезти нас из Мариуполя, но ей отвечали, что помочь не могут, потому, что нет связи с нами. Мама им говорила, что она знает точное место, где мы находимся, но в министерстве сказали, что не могут нас эвакуировать из-за отсутствия связи.
Посольство Кипра в Украине тоже ничем не смогло помочь. Там посоветовали обратиться за помощью к греческому консулу в Мариуполе. Мама много раз пыталась связаться с ним, но ничего не получилось. Тогда мама написала письмо консулу с информацией обо мне, бабушке и дяде. Он прислал ей сообщение, что эвакуации пока нет.
А 15 марта консул уехал из Мариуполя, его эвакуировали. Он знал точное место, где мы прятались, у него были номера наших телефонов, но он не заехал за нами… Наверное, не смог.
Мама узнала, что мы живы только после того, как ей позвонил внук старушки, у которой мы жили в Никольском, и сообщил ей, что мы выбрались из Мариуполя. После этого мама позвонила в посольство Кипра в Москве и сообщила, что я жива и нахожусь в Донецкой области Украины.
Как только мы оказались в России, Заместитель Главы Дипломатической Миссии Кипра в России постоянно был на связи и все время нам помогал. Он купил нам билеты на поезд и билеты на самолет до Кипра через Бахрейн. Встретил нас на вокзале, привез в посольство, накормил, поставил визы в паспорта бабушки и дяди. Они у них просрочены, но он все равно поставил визы. Дал нам свой чемодан. Потом он лично отвез нас в аэропорт. Заплатил за наши ПЦР-тесты.
В аэропорту он все время находился с нами пока мы не прошли паспортный контроль. Он относился к нам, как родной человек. Он стал для нас родным человеком! Его зовут Антонис Саммутис. Очень хороший человек. Мы все ему безмерно благодарны!
На паспортном контроле российские пограничники нас очень долго проверяли. Долго проверяли наши телефоны, наверное искали доказательства наших связей с нацистами и бандеровцами.
Мы чуть не опоздали на самолет. Все это время господин Саммутис был рядом с нами. Только после того, как мы ему позвонили из самолета он уехал из аэропорта. Золотой человек. Я таких хороших людей еще не встречала.
Мы прилетели в Бахрейн. В аэропорту мы встретились с мамой, которая тоже прилетала туда. Мы не виделись три года из-за пандемии коронавируса.
Я почувствовала себя очень счастливой. Потом уже мы вместе с мамой сели в самолет и прилетели на Кипр. Теперь мы в безопасности и пытаемся прийти в себя после всего пережитого.
— Здесь на Кипре да и в других странах живет много россиян, которые являются патриотами России. Они утверждают, что «Мариуполь уничтожили не русские войска, а украинские». Многие утверждают, что сообщения о жертвах и разрушениях в Мариуполе — это фейк. Что ты хочешь им сказать?
— Они должны тщательно выбирать источники информации и не верить всему тому, что им показывают по их телевидению. Или пусть приедут в Мариуполь и сами на себе испытают то, что они называют фейками. Как можно не верить очевидцам, тем, кто все это пережил?
— Таких очень много…
— Они — идиоты.
— Ты желаешь им пройти через то, что прошла ты?
— Нет. Я им не желаю этого. Пусть приедут и все увидят своими глазами. Но проходить через все это…
Борис ДЕМАШ
Нас можно поддержать через Revolut
номер +35799960344
или PayPal
Спасибо за вашу поддержку!